Счастливая семья

Что удивительно, маму все понимают. Папу не понимает никто. Если оставить маму хотя бы на пять минут одну на незнакомой улице, она немедленно начнет целоваться с незнакомой женщиной, и эта самая женщина будет называть нас, детей, по именам. И мы получим приглашение на ужин, как давние друзья семьи. И мама будет удивляться, что мы не разделяем ее восторга – ведь это Роксана, Эмма, Анна, Леона, у которой муж работает там-то, а племянник там-то, а ее дочка – ровесница нашей Симы, а сын… Она умудряется узнать это за три секунды. Папе для получения такой информации требуются годы, поскольку в силу природного такта он даже у близких друзей стесняется спросить, как поживает дочь от первого брака, как прошло шунтирование у тещи и женился ли племянник.

– Ты, как всегда, не узнал самого главного! – возмущается мама, и в принципе папа с ней согласен. Потому что мама считает, что нет более важных новостей, чем здоровье, личная жизнь и благополучие детей, бабушек и прочих родственников.

– Кстати, у нашей новой хозяйки Эммы – прекрасное чувство юмора и настоящий британский акцент, – сообщила мама папе, – она тебе понравится.

У папы, как считается, тоже настоящий английский юмор. Папа шутит редко, тихим голосом, в котором сквозит безысходность. При этом сохраняет каменное выражение лица, так что его шутки понимают не все. Далеко не все. Честно говоря, мало кто понимает. Иногда папа считает, что написал «ужасно смешную лекцию или статью». Такую смешную, что сам смеялся, когда перечитывал.

– Как все прошло? – спрашивала его мама после того, как папа представлял свой труд аудитории.

– Никто не смеялся, кроме меня, – отвечал папа.

Папа при этом считает, что у мамы чувство юмора отсутствует вообще. Хоть какое-то. Даже намек. Опять же считается, что у меня – папино чувство юмора, а Сима пошла в маму. Она шуток не понимает. Так и живем.

…Новый дом, от церкви направо, оказался даже больше предыдущего. Вид с террасы, правда, был не столь захватывающим – одна терраса, совсем маленькая, смотрела на соседний дом, где сдавались апартаменты, впрочем, пока пустые. Другая, побольше, выходила в сад. Хозяйка ждала нас у входа. Специально для папы она продемонстрировала, как работает кондиционер (видимо, мама уже успела сообщить Эмме про папину страсть к холоду). Дяде Боре она настроила дополнительные каналы – он был счастлив. Мне хозяйка показала шкафчик с книгами (не сомневаюсь, что и здесь поучаствовала мама), где стояла книжка Даррелла, но другого, его брата Лоуренса, про греческие острова и мифы Древней Греции на немецком. Я, пробуравленный маминым взглядом, вежливо улыбнулся и поблагодарил.

Тете Наташе хозяйка показала чудеса кухонной техники – посудомоечную машину, кофе-машину, тостер, соковыжималку и что-то еще.

– Да не надо мне столько, – испугалась такого изобилия тетя Наташа. – Я и так могу. Без этого. На сковородке хлеб поджарю, а сок через марлечку выжму.

Для Симы у хозяйки нашлись детские тарелки и целая коробка с забытыми игрушками. Так что все были счастливы. Папа наконец смог попрактиковать свой прекрасный профессорский английский и был счастлив, что его не только услышали, но и поняли. Он попросил разрешения писать Эмме письма, если будут какие-то вопросы, и получил безусловное разрешение. Эти двое разве что только не раскланялись друг с другом. Во всяком случае, если бы папа был женщиной и умел делать книксен, наверняка бы присел. Но они с Эммой пожали друг другу руки, как единомышленники, обреченные на жизнь с этими сумасшедшими.

– Будьте готовы к неожиданностям, – сказала папе Эмма.

– Я всегда к ним готов, – ответил он.

После чего они опять пожали друг другу руки, как еще большие единомышленники.

Эмма ушла, предложив маме бутылку вина за счет заведения, то есть хозяйки, а тете Наташе – чашку чая.

– В это время всегда хочется выпить, – сказала Эмма, – или чаю, или вина. Здесь, в Греции, я все больше склоняюсь к вину. Пришлю вам завтра рыбака, – обратилась она к маме и удалилась, еще раз попрощавшись с папой, который расшаркивался как мог.

– Ну что, вам нравится? – радостно спросила мама.

Попробовали бы мы сказать, что нет. Впрочем, мама нашего ответа и не ждала – в дверь позвонили. И, не дождавшись ответа, вошли. То есть вошла. Домработница Афродита. Она явно не ожидала увидеть именно нас в этом доме, поэтому застыла на пороге. Мама тоже застыла, поскольку не ожидала увидеть Афродиту.

– Финита? – спросила Афродита.

– Финита, – ответила мама.

– Ту дейз финита? – уточнила домработница.

– Ту манс финита, – отозвалась мама.

– На каком языке они говорят? – удивился папа.

– Не знаю, – честно признался я. Но эти две женщины как будто понимали друг друга.

– Тудей нот, – возразила Афродита.

– Эфхаристо, – ответила мама.

Домработница собрала швабры, ведра и пошла переваривать информацию.

– У них что – одна домработница на всю деревню? – возмутилась мама.

– А что она сказала? – уточнил я.