Счастливая сколопендра

Подмосквич Вадик пробубнил нечто туманное, из чего я понял, что ему скоро тридцать лет и он очень любит путешествовать. Но весомее остальных высказался, конечно, Шампуньзе.

– Я вовсе не отдыхаю здесь! – заявил он. – Я живу в палатке из принципа. Мне так легче размышлять.

– И о чём же ты сейчас размышляешь? – ухмыльнулся Ванчоус.

– Об агрессивной политике США по отношению к Кубе, – ответил Шампуньзе с очень серьёзным лицом.

– А почему тебя это волнует? – удивился я.

– Потому что я в Гаване родился! – Шампуньзе вытянулся в струнку и с гордостью добавил: – Мой отец был советским дипломатом и личным другом великого Фиделя Кастро!

– Серьёзно? – Иуда просиял. Его спина сгорбилась, голова же, напротив, выдалась вперёд. Получился знак вопроса.

– Абсолютно!

– Топ-топ! Мой отец служил на Кубе во время Карибского кризиса. Он поэтому и назвал меня Фиделем. Меня Фиделем зовут!

– Серьёзно? – теперь просиял Шампуньзе. Он всё так же был вытянут в струнку: классический знак восклицания. – Чудесные дела!

Это было внезапное и очень красивое пересечение судеб русских людей. На всех это произвело большое впечатление, особенно на Шампуньзе. Он проникся к нам, пришельцам, глубокой симпатией.

– Нужно оформить наше знакомство! – предложил он и широко улыбнулся во всё своё широкое лицо. – Оформить, так сказать, по-русски наши кубинские корни.

Предводитель выставил на трон девять стаканчиков и разлил по ним водку, как автомат, ровно по четвертинке.

– Я пас! – сибиряк Вова был непреклонен.

Остальные хлопнули. Одни запили горячим чаем, другие – портвейном. Поморщились, впрочем, все.

– Слышите? – Шампуньзе вытянул вперёд голову и навострил уши, как охотничий пёс. – Камушки с горы покатились. Посыпались, родимые!

Все замерли. Лично я ничего не услышал: только тишину берега и звуки моря. Волны шептали «ура, ура, ура», а камушки если и катились, то очень тихо, почти незаметно для обычного уха.

– В горах нужно быть осторожным и обязательно соблюдать технику безопасности, – изрёк наконец Шампуньзе. – Иначе горы не пощадят. Они же насквозь мёртвые. Им плевать на живых. Насекомые, люди, животные – горам всё одно, у них своя мораль. Запомните это.

Пауза, причём выразительная, театральная.

– Кстати, у меня был случай в семнадцатом году, – продолжил предводитель, – очень показательный. Вот представьте: девушка красивая идёт вдоль берега, по тропинке, прямо под скалой. И вдруг камнепад начинается. А я как раз стирался у сероводородного источника. Вижу: беда может приключиться с ней. Я машу руками, кричу: «Эй! Спасайся! Прыгай в сторону!» А ей по фигу. Не обращает никакого внимания: музыку в плеере слушает. Идёт себе дальше и песенку напевает, как Винни-Пух: «Пум-пурум-карам-опилки…» И вдруг – «бах!», прямо в темечко камень ей попал. Камушек такой крепенький, с куриное яйцо щебёнка. – Шампуньзе показал нам свой здоровенный кулак.

– Насмерть её? – спросила Галя.

– В ту же секунду! Даже не мучилась! – Шампуньзе посмотрел куда-то вверх и многозначительно добавил: – А ведь человека погубить не так просто. Горы… Кавказские горы.

Мы все невольно отошли ближе к Чёрному морю. А может, Шампуньзе попросил нас это сделать, точно не помню, но такое вполне могло быть. Шампуньзе в каком-то смысле манипулировал нами, он умел работать с толпой.

– Удивительные тут места, конечно, энергетические, – философски заметил предводитель. Он стоял по щиколотку в воде. – Пожив здесь, насытившись местной энергией, я теперь многое стал чувствовать иначе. В этих местах у меня открылись… как бы это лучше сказать… паранормальные способности. Я теперь чувствую молнии.

– Ничего себе. – Иуда приоткрыл рот. – Топ-топ.

– Серьёзно? – удивился я.

В это невозможно было поверить, но и не поверить – нельзя, потому что нас окружали звёзды, море и камни, а внутри нас плескался розовый портвейн вперемешку с водкой.

– В каком смысле: чувствуешь молнии? – ухмыльнулся Ванчоус и обвёл всех взглядом, как бы спрашивая: «Что за чушь?».

– В самом прямом смысле! Без второго дна. У молний запах характерный. Я сразу его чую. Ничего не могу с этим поделать. Чую, и всё тут. Чувства же – не картошка, не выкопаешь. – Шампуньзе ни на кого не обращал внимания, говорил и говорил. – Это особенный запах. Он в носопырку бьёт иголками. Я называю его «резкая свежесть».

– Резкая свежесть? – насмешливо переспросил Ванчоус.

Шампуньзе только ухмыльнулся в ответ. Он ждал этого вопроса.

– Именно, так точно! Как туалетный освежитель. Кстати, что интересно, со мной в шестнадцатом году случай произошёл показательный. Вернее, не со мной, а с моим участием. Сейчас расскажу. – Шампуньзе ударил обеими руками по подлокотникам трона. – Интересно?

В ответ – молчание. Значит, согласие.