Счастливая странница

– Все это – пустая болтовня. Я уже разобрался и с инженером, и с пожарником. Если ты снова услышишь хоть от кого-нибудь – неважно от кого – такие ехидные слова, дай знать мне – я с ним с удовольствием разберусь. – Он помолчал. – Кстати, не вздумай разболтать, как прошел наш разговор с Левшой Феем. – Кровь отхлынула от его лица, оно снова прояснилось. – Если старушка о чем-нибудь таком спросит, клянись на кресте, что с Винни произошел несчастный случай.

Джино согласно кивнул.

Они побрели назад, в траурный зал. Крепко держа Джино за руку, Ларри говорил:

– Главное, не волнуйся. Через пару годиков я огребу кучу денег – война здесь очень кстати; тогда я возьму семью на буксир, а ты сможешь заняться тем, что тебе больше понравится. – Он заговорщически подмигнул. – Я сам был в свое время таким же, как ты.

Под черным навесом их поджидала Октавия, дрожащая от холода.

– Куда вы подевались? – сварливо спросила она. – Мать страшно переполошилась – она решила, что Джино опять пропал.

– Господи! – закатил глаза Ларри. – Ладно, я с ней поговорю. Ты со мной не ходи, Джино.

Джино снова почувствовал уже знакомый страх и понял, что выглядит, наверное, очень испуганным.

Ничего, Ларри его отстоит; он устал за вечер от накатывающихся на него одна за другой волн страха.

Вернувшись через несколько минут, Ларри с улыбкой сказал:

– Октавия, как всегда, шумит без причины. Просто старушка хотела убедиться, что мы здесь, – ведь скоро конец церемонии.

Люди потихоньку расходились. Появился хозяин похоронной конторы и, словно близкий родственник умершего, помог Ларри и Джино выпроводить последних скорбящих; наконец в зале остались только члены семьи и самые близкие им люди. Теперь, когда зал опустел, Джино услышал, как в меньшем помещении задвигали стульями: мать и ее подруги решились расстаться с гробом. Длительное бдение подошло к концу. До Джино не доносилось ни единого слова; он уже подумывал, не отправиться ли домой впереди всех, чтобы не сталкиваться с матерью. В этот день она внушала ему такой страх, какой он не испытывал еще ни разу в жизни.

Страшный вопль застиг Джино врасплох и заставил похолодеть от ужаса. За первым воплем раздался второй, сменившийся душераздирающим воем, в котором уже можно было различить слова: «Винченцо, Винченцо!…» В голосе матери звучало столько горя, что Джино еле справился с собой, чтобы не пуститься наутек: ему очень хотелось оказаться там, куда не сможет проникнуть этот тоскливый вопль.

Хозяин похоронной конторы, не утративший спокойствия, покровительственно положил руку на плечо Джино, словно, понимая его чувства, только и дожидался этого момента.

Неожиданно в сводчатом проходе возникла группа в черном: там неровно, словно извиваясь, двигались четыре женщины. Октавия, Луиза и тетушка Терезина пытались вывести Лючию Санту и прилагали к этому немало усилий. Несколько минут назад они уже пробовали воздействовать на нее словами и лаской, но это ни к чему не привело. Напрасно они напоминали Лючии Санте о ее долге – как-никак, она остается матерью пяти детей: она только крепче впивалась ногтями в сыновний гроб. Тогда они отбросили приличия и поволокли ее силой. Они не позволят ей оставаться там, не позволят спятить от горя. Еще чего: отвернуться от жизни, от долга! Они действовали безжалостно. Октавия волокла ее за одну руку, Луиза – за другую, однако у них не хватало сил, чтобы преодолеть сопротивление Лючии Санты, которой в данном случае помогал собственный вес. Оставалось надеяться на тетушку Терезину, которая изо всех сил тянула Лючию Санту за плечи.

Это давало плоды: безутешная мать поневоле скользила по натертому до зеркального блеска черному паркету.

Минута – и мать, подобно упрямому животному, собралась в комок – это был довольно-таки массивный комок – и отказалась двигаться дальше. Она не протестовала, не закатывалась в визге; ее черная шляпка и вуаль вульгарно съехали набок; на ее разбухшем от нечеловеческого страдания лице лежала печать непоколебимого упрямства. Ни разу еще она не выглядела столь несокрушимой скалой, о которую обречен разбиться вдребезги мир смерти, не выдержавший ее властного горя.

Все три женщины отступились от нее. Луиза расплакалась. Октавия закрыла лицо ладонями, из-под которых донесся ее искаженный голос:

– Ларри, Джино, помогите нам!

Братья бросились на зов и вместе с женщинами предприняли решающее наступление. Однако Джино не посмел притронуться к матери. Лючия Санта подняла голову и обратилась к Джино с такими словами:

– Не оставляй брата одного. Пусть хоть в эту ночь ему не будет одиноко. Он никогда не был храбрецом. Он был слишком добр, а это мешает смелости.

Джино согласно опустил голову.

– Ты никогда меня не слушался, – упрекнула его мать.