Счастливая странница

Теперь ей хотелось оставаться одетой и в боеготовности на случай очередного приступа у супруга.

Если до полуночи ничего не произойдет, она спокойно уляжется спать: опасность миновала.

Фрэнк Корбо взглянул на нее и с неуклюжим участием, заменявшим у него нежность, сказал:

– Иди. Отдохни хоть немного. Я еще чуть-чуть пободрствую, а потом тоже лягу.

Она догадалась, что он тоже боится ложиться до полуночи. Было около одиннадцати вечера. Все остальные уснули; Ларри отправился на работу. Лючия Санта испытала громадное облегчение и гордость из-за того, что ее ожидания оправдались. Ему становится лучше. У мужчин случаются такие приступы, но со временем они проходят.

– Сейчас, только закончу, – согласилась она.

Наблюдая, как она шьет, он выкурил сигару, а потом налил ей рюмочку вина и даже сам выпил, хотя это запрещалось религией Колуччи. После полуночи оба улеглись. Крошка Лена спала между ними. В кромешной тьме, в самое глухое ночное время, Лючия Санта проснулась от того, что муж размеренно, звонко повторяет:

– Что это за кукла между нами? Скорее, не то я выброшу ее в окно.

Лючия Санта обхватила рукой спящую крошку и спросила тихо, но настойчиво:

– Фрэнк, что с тобой? Что случилось? – Она все еще не опомнилась после сна и ничего не могла сообразить.

Отец спросил ее с угрозой в голосе:

– Зачем ты положила между нами эту куклу?

Лючия Санта перешла на шепот, чтобы не переполошить семью:

– Фрэнк, Фрэнк, это же твоя дочка! Очнись, Фрэнк!

Последовала продолжительная тишина, но Лючия Санта уже не смела закрыть глаза. Неожиданно кровать заходила ходуном.

Он взвился, как ангел-мститель. Спальню и гостиную, где ночевали дети, залил свет. Отец успел одеться. Его лицо почернело от ярости, голос прогрохотал, как громовой раскат:

– ВОН ИЗ ДОМА! УБЛЮДКИ, СУКИНЫ ДЕТИ! ВОН ИЗ ЭТОГО ДОМА, ПОКА Я ВАС НЕ ПЕРЕДУШИЛ!

Мать соскочила с кровати в одной ночной рубашке, прижимая к груди дочь, бросилась в гостиную и велела перепуганным Джино и Винсенту:

– Скорее одевайтесь, берите Сальваторе и марш к тетушке Лоуке! Быстрее!

Отец бушевал и изрыгал проклятия; однако, увидев, что Винсент собрался уходить, он сказал:

– Нет, Винченцо может остаться. Винченцо – ангел.

Мать выпихнула Винсента в коридор.

Отец и мать стояли лицом к лицу. В глазах отца не было пощады. Спокойным, но полным ненависти голосом он произнес:

– Забирай свою куклу и уходи.

Лючия Санта посмотрела на единственную в квартире внутреннюю дверь, ведшую в спальню Октавии. Перехватив ее взгляд, отец сказал:

– Не заставляй меня стучать в дверь твоей дочери. Веди ее на улицу, там ей самое место.

Дверь распахнулась. Октавия успела одеться; в правой руке она сжимала свои портновские ножницы.

– Октавия, пойдем со мной, – быстро произнесла мать.

Октавия не ведала страха; она выскочила из комнаты, готовая сражаться и защитить мать и детей. Но сейчас, когда она увидела исказившую физиономию отца гримасу жестокого удовлетворения, у нее впервые ушла в пятки душа. Она выхватила Лену у матери из рук и, не выпуская ножниц, бросилась в кухню. Там сгрудились Винни, Сал и Джино в наброшенных поверх теплого зимнего белья пальто.

Она повела их вниз по лестнице, прочь из дому.

Лючия Санта осталась с мужем с глазу на глаз.

Одевая поверх ночной рубашки пальто, она спросила его дрожащим голосом:

– Что случилось, Фрэнк? Ты был весь день таким добрым, что же на тебя сейчас накатило?

Его голубые глаза были мутны, но заостренное лицо разгладилось.

– Все прочь из дому, – повторил он и, шагнув к ней, подтолкнул к двери.

Тут в квартиру ворвались Ларри и Panettiere и встали между ними. Отец вцепился Ларри в горло и, прижав его к стене, заорал:

– Ты сунул мне сегодня доллар и поэтому считаешь, что можешь встревать?

В лицо пасынка полетела горсть мелочи. Но тот был начеку. Подбирая слова, он выговорил:

– Отец, я пришел помочь. Сейчас явятся полицейские. Лучше тебе утихомириться.

Внезапно на улице завыла сирена. Отец подбежал к окну и высунулся наружу. На улице стояли закутанные в пальто младшие дети, окружившие Октавию; Октавия показывала на него пальцем выскочившим из машины полицейским. Двое в форме бросились в подъезд. Тогда отец присмирел, прошел через комнаты на кухню и обратился к собравшимся там с разумной речью:

– У полицейских дубинки. С ними никому не сладить.

Сказав это, он присел на табурет.

Двое высоких здоровяков-ирландцев осторожно вошли в распахнутую дверь квартиры. Ларри подозвал их и что-то сказал вполголоса. Отец не сводил с них глаз. Ларри вернулся к нему и сел рядом. Он так переволновался, что не мог сдержать слез.

– Слушай, отец, – заговорил он. – Сейчас приедет «Скорая». Ты болен, понятно? Так что прекрати буянить. Не мучай мать и детей.

Фрэнк Корбо отпихнул его. Оба полицейских бросились к нему, но мать опередила их.

– Нет, нет, подождите! – выкрикнула она.

Наклонившись к мужу, она спокойно заговорила с ним, не обращая внимания на Panettiere и полицейских. Октавия и дети успели замерзнуть на улице и поднялись назад; теперь они стояли у противоположной стены, ожидая продолжения. Мать говорила: