Счастливая Женька. Начало

– Чем таким могла зацепить руководство эта недалекая курица, тихоня и мямля? – негодовали более достойные жены более достойных офицеров, – Ни кожи, ни рожи, ходит вечно носом в землю и глаза прячет, будто украла чего, святоша! – кипела праведным возмущением местная общественность. – А может и украла, – тот час весело отзывался другой голос, – Знаете, как говорят, в тихом омуте – черти водятся. А вид у неё – это вы правы, такой, что ну сейчас в монастырь. – Да какой монастырь! – вступала третья, – Что вы, в самом деле! Пришибленный у неё вид и забитый, только и всего! – Я бы посмотрела на твой вид, если бы тебя муж через день колошматил! – осаживала её четвертая. После этого беседа принимала часто совсем другое направление, но это уже, как говорится, совсем другая история.

Однажды в медсанчасть пришел, хромая, солдат-первогодок. Шурочка рассказывала Жене, что мама всегда так светло улыбалась, когда вспоминала об этом. – Такой чистенький, вежливый, домашний мальчик, я просто обомлела, а глаза, ярко-серые, будто промытые. Он портянку не так намотал и растер сильно. Очень стеснялся, краснел и все время извинялся, что с таким пустяком обратился. Такой хороший, славный мальчик, – рассказывала дочери Оксана. – Знаешь, я даже удивилась, когда выяснилось, что он всего на семь лет младше.

– Она, – в свою очередь говорила Жене Шура, – До самого конца считала его ребенком, которого надо оберегать, защищать и лелеять. – Бедная моя мамочка! Наверное, это самое чудесное, самое прекрасное событие в её тяжелой, беспросветной жизни. Вот этот мимолетный роман. Ну и ещё, конечно, моё рождение. Ты знаешь, Женечка, – глядя куда-то вдаль, мечтательно говорила Шурочка, – Она меня так любила, что я заряжена этой любовью, наверное, до конца жизни. Более светлого и доброго человека я не встречала… – Тебе для этого достаточно подойти к зеркалу, – пошутила тогда Женька. – Что ты, – замотала головой Шура, – И близко нет, так, может лишь слабая, бледная тень. – Тыпредставляешь, что за жизнь у неё была с Фёдором!? А она его жалела, оправдывала. Говорила, что он не виноват, что душа его светлая…Тольковот демоны одолели и застят свет… Мама говорила, что потому и живет он в темноте, и сам больше всех от этого страдает и мучается. – Знаешь, Жень, – рассказывала Шура, – Я долго не понимала ничего… Злилась на неё, думала так же, как остальные, что мать слабая, безвольная, раз позволяет так с собой обращаться, стыдно вспоминать… Я требовала, чтобы она развелась с Фёдором, а однажды сгоряча выкрикнула ей в лицо, что он правильно делает, что так относится к ней, значит она этого заслуживает. Представляешь? Мама ничего тогда не ответила, только как-то поникла лицом и вышла из комнаты. Когда я поняла, что она не оставит Фёдора, я стала молиться, чтобы этот гад умер. Неумело, по-детски, но горячо и искренне. – И что? – со смутной нарастающей тревогой прошептала Женька. – И он умер. Мне тогда было десять лет, и мы жили в Вышнем Волочке. Фёдора туда сплавили после одной грязной, наделавшей шума истории… Впрочем, у него их было много… Шурочка с грустной улыбкой добавила: «Это я сейчас понимаю, что при таком образе жизни, который вел этот несчастный человек, он вряд ли бы мог окончить свой путь как-то иначе… А тогда мне, десятилетнему ребенку казалось, что это я его убила. И ежедневно я ожидала кары небесной. Я, наверное, тронулась бы умом, если бы не рассказала все матери. Она такие слова нашла, что я смогла, наконец, успокоиться. Сказала, что он на небесах, и там ему хорошо, а здесь было очень плохо. Потому он и вел себя так, а теперь он в покое и радости». Шура посмотрела на Женю долгим, взглядом, будто издалека и продолжила: «Я ведь так и не знаю, догадывался ли он, что я не его дочь или нет, но только после его смерти я вдруг вспомнила, что меня он, никогда, ни разу в жизни пальцем не тронул. То ли чувствовал, что уж это будет перебор, и мать такого ему ни за что не простит, то ли считал ниже своего достоинства – растрачивать свой пыл и энергию на всякую мелюзгу вроде меня. Или права мама, которая искренне считала его великомучеником и одним из добрейших людей на земле. Не знаю… Но когда я стала подрастать и вставала между ним и мамой, пытаясь её защитить, он, беззлобно, и как будто даже с интересом и удивлением некоторое время разглядывал меня, словно не понимая откуда я взялась, а затем молча уходил».