Счастливая женщина

Отец Бориса, сам старик Ухманский, не был в числе домашнего совета, решившего так беспрекословно участь молодого человека… Он слишком любил сына и слишком желал его личного счастья, чтоб хотеть мешать ему в этом счастье и жертвовать им из видов и расчетов семейной политики. Лишь бы Борис его приходил к нему веселый и довольный, лишь бы он мог любоваться улыбкою своего любимца и знать, что ему хорошо, — старик, по нраву или по старости перешедший за черту светского честолюбия и светских понятий о благоустройстве жизни вообще, старик не желал ничего для своего единственного сына и не соблазнялся за него никакими выгодами или приманками блеска и богатства. Беспрестанно возбуждаемый и вооружаемый против Марины, он не только не ненавидел ее, но бессознательно, хотя тайно, привык издали видеть в ней причину счастья Бориса, за что любил ее и был ей благодарен в душе. Но слабый и хилый, непривыкший спорить с женою, всегда им повелевающей, он скрывал свои чувства и только втайне справлялся о всем, что относилось к Борису, что Борис делал, думал, чем был доволен или нет. Поверенный и собеседник его был добрый Вейссе, наставник Бориса, проживавший в доме и по-прежнему полный отцовской любви к своему бывшему питомцу. Вейссе, понимавший человека, досозданного им, и знавший ему цену, не без страха видел Бориса сначала поглощенного светом, а потом женщиною. Он боялся, чтоб то и другое влияние разлагательно не подействовало на его прекрасную душу и светлый ум; боялся тем более, что ему известна была мягкость характера, от которой он не мог избавить своего питомца. Но когда он увидел, что любимая женщина благотворно наполняет жизнь и сердце Бориса, не уничтожая, а напротив поддерживая и возвышая в нем все его качества, — воспитатель почувствовал сам нечто вроде любви к незнакомой, но уже дорогой ему Марине. Он стал искать встречи с нею, ей неведомо и незаметно. Представиться блестящей и знатной законодательнице высшего общества скромный немец не дерзал, да и не желал. Он знал за собой такую робость, которая не допустила бы его явиться Марине в настоящем своем виде, и не хотел показаться ей не в свою пользу. К тому же он совестился говорить об ней с Борисом, расспрашивать его. Но любопытство его сумело найти случай; он разузнавал, куда Борис едет, и уверенный, что каждый выезд влюбленного должен иметь непременною целью встречу с предметом любви, когда Вейссе слышал, что Борис собирается в театр, концерт или в какое-нибудь место публичного увеселения, он отправлялся за ним и не спрашивая никого об Ненской, сам узнал ее в толпе петербургских красавиц, по соображениям своим и внутреннему сочувствию к вкусу своего питомца. С тех пор добрый Вейссе часто находился на дороге Марины, — издалека узнавал ее карету, ее ливрею, старался обогнать на улице, чтоб только взглянуть на ее чудную и симпатичную красоту, доставал такое кресло в театре, из которого виднее была ее ложа, и восхищался Мариною не менее самого ее обожателя.

После таких похождений Вейссе являлся к старику Ухманскому, описывал ему Борисову красавицу, хвалил ее наряды, превозносил ее грацию и миловидность, заочно влюблял в нее старика, — и они проводили целые вечера в таких разговорах. Ухманский слушал, улыбаясь, эти рассказы о сердечном выборе обожаемого сына, потирал руки, расхаживал — и обыкновенно кончал тем, что велит поплотнее затворить дверь, и примется сам описывать своему собеседнику приключения своей собственной молодости, свои успехи, свои любовные шалости и непременно заставит покраснеть целомудренного ученого, представляя ему картины нравов тогдашнего времени, времени, когда любовью называлось легкокрылое удовольствие.

Итак, покуда в зеленой гостиной г-жи Ухманской не было более приятного занятия, как бранить Ненскую и советоваться о средстве поссорить ее с Борисом, внизу, в теплой и тихой спальне хозяина дома, два союзника, незнакомые Марине, восхищались прелестною женщиною и торжествовали за Бориса при мысли, что он ею любим.

И однажды, когда в зеленой гостиной, не заметя присутствия немца, или вовсе не почитая нужным от него остерегаться, барышни Ухманские усердно перебирали всех невест петербургских и остановились на двух княжнах В…, как на тех, которых они преимущественно желали себе в невестки, Вейссе, нечаянно приподнявший голову при имени Бориса, вслушался, догадался, понял и, всплеснув руками, побежал прямо к своему воспитаннику, к которому он имел доступ во всякое время и с которым сохранил прежнюю свободу говорить обо всем, до него касающемся, кроме только Марины.

— Берегитесь! — закричал просто оторопевший от испуга Вейссе, — берегитесь, — вас хотят женить!

— Меня?.. — отвечал Борис с величайшим удивлением, — меня?., а кто и на ком?..

— Ваша матушка, ваши сестрицы!.. они сейчас говорили, что за княжнами В. будет дано по три тысячи душ, да еще много денег, и что они для нас прекрасные невесты…