Счастливая женщина

Слезы навернулись на выразительных глазах его; он понимал, как должна была страдать эта женщина, чтоб так с ним говорить. Но он не знал, о каких минутах она намекала, и как до нее дошло, что он обедал у Эйсбергов. Она рассказала ему свою сумасбродную поездку, свою отчаянную попытку отыскать его, рассказала, как наблюдала она, стоя ночью на тротуаре, все, что она могла разглядеть сквозь окна ненавистного дома, все, что угадывала из неслышных ей разговоров. Он слушал ее с состраданием матери к жалобам любимого ребенка, он пугался ее мучений, он упивался ее любовью. Страсть, истинная, пылкая, неподдельная страсть юноши и мужчины горела в глазах его, выражаясь в порывистых восклицаниях… Она оживала при этих доказательствах его любви; румянец возвращался к ее щекам; принуждение и оцепенение тоски сменялись в ней теплою грустью, она заплакала… Он думал, что победил, что она прощает и мирится. Он ошибался!

— Нет! — сказала она наконец, тихо отталкивая его, — нет!.. Мое решение неизменно: мы должны расстаться, мы расстанемся!.. Вчерашний вечер убил во мне и счастье, и даже уверенность в возможность счастья; я не хочу, чтоб другой такой же день убил и любовь мою!.. Борис, простимся навсегда!.. Говорят о дружбе, заменяющей будто бы любовь; да, может быть, она точно существует, когда любовь успела вымереть или переродиться от давности в остывших и постаревших сердцах обоих любящих; но во всем разгаре, во всей силе любви и страсти, во всей пылкости жизни и молодости вдруг велеть сердцу перевернуться, перейти к холодной приязни, к бескорыстному участию, — нет! Это невозможно! Это не в силах человеческих!.. Я не постигаю такой перемены… Я не предлагаю обманчивой дружбы… Я не могу видеть чужим и посторонним того, что было моим… После, когда-нибудь… лет через десять, через пятнадцать, все это станет для меня понятным и возможным, но теперь, — теперь я только могу расстаться… Пусть от меня ничего не требуют!

— Но и расстаться нам незачем; ангел мой! — говорил он ей нежно и убедительно. — Кто требует от нас такой жертвы?.. Кто может разлучить нас против воли?

— Я, Борис! Я сама!.. — отвечала она, вставая с решимостью. — Я чувствую, что унижусь в собственных глазах своих, если останусь долее в таких двусмысленных и недостойных меня отношениях. Вы находите, что любя меня, вы можете оказывать другой обидное для меня предпочтение; вас уверили, что можно припасать себе невесту, сохраняя при том и сердечную связь… Но я не так думаю!.. Но для меня эта светская утонченная нравственность — и безнравственна, и низка… Сегодня здесь, вчера у ног невинной девушки, которую вы обманываете вместе со мною!.. Нет!.. этому не бывать!.. Не хочу принимать, как возлюбленного друга, завтрашнего жениха!.. Не хочу дождаться, чтоб меня бросили, — сама бросаю, сама рву союз, ставший вам цепью!.. Недавно я предлагала вам выбор между Ненси и мною, теперь уж поздно! Мое сердце слишком уязвлено… один разрыв может его успокоить!

— Успокоить разбивши?.. — говорил он с отчаянием и целуя безумно и страстно длинные локоны, которые в беспорядке мотались на плечах ее, развившись без ее ведома от волнения и лихорадки. — Ты любишь меня, Марина, ты любишь меня слишком пламенно и глубоко, чтоб исполнить такое намерение; ты умрешь, и я сам…

Она не дала ему договорить; она быстро схватила его за руку и повлекла его к высокому зеркалу. — Смотрите, — вскричала она дико, — вы говорите, что я умру от разлуки и разрыва с вами: но разве вы уж не убили меня теперь своею любовью?.. Смотрите, какова стала я теперь, и вспомните, какую вы меня взяли?.. Где моя красота?.. Где мои силы?.. Где мое здоровье?.. Все, все истощилось в этой адской борьбе, в этих ежедневных мученьях, которые жгут и сушат меня на огне всех томлений… Мне не жаль ничего, я все бы сейчас вторично отдала на жертву любви; но вправе ли были вы жертвовать мною вашему семейству?.. Разве кто или что-нибудь на свете может меня сокрушить еще больше?.. Умереть!.. Но это было бы благом и спасением в сравнении с тем счастьем, которое вы мне дали! — Она упала на кресло утомленная, и потоки слез облегчили ее сердце. Борис стоял как приговоренный. Он чувствовал, что ему нечего было отвечать ей. Тяжелое сознание своей слабости давило его душу. В первый раз он слышал от обожаемой женщины такие отчаянные упреки; совесть повторяла их ему… Он чувствовал, что любит искренно, честно, с увлечением, но что его поступки не обличали такой любви и что оправдываться он мог бы только, обвиняя других в порабощении его воли, вопреки его сердцу…