Есть еще два ключевых аспекта, которые я хочу обсудить, говоря о метафизике и стоицизме. Во-первых, несмотря на мой отказ от понятия разумного космоса, огромная часть метафизики стоиков никуда не делась, и, как мне кажется, сохранившиеся пласты – самые важные. Стоики были материалистами, полагавшими, что мир состоит из вещественных элементов без включения каких-либо сверхъестественных или нематериальных сущностей. Для стоиков из подобных элементов состояли даже само божество и человеческая душа. Этот взгляд вполне соответствует нынешней научной точке зрения: так, современная физика понимает под «элементами» различные фундаментальные составляющие вселенной (кварки, струны, поля и всякое такое). Как мы уже видели, стоики также думали, что все сущее объединено благодаря вселенской «паутине» причин и следствий, а это опять-таки находится в согласии с наукой в том виде, в каком она развивалась со времен Галилея. Эти два пункта крайне важны, поскольку из них выводятся несколько постулатов стоической этики, самым важным из которых, вероятно, является утверждение о существовании дихотомии контроля. Напомню, что дихотомия контроля – отправной пункт, с которого начинаются и «Энхиридион», и настоящее «Руководство».
Во-вторых, хотя мне и кажется, что самый разумный взгляд на метафизику стоиков таков, каким я его только что представил, базовые принципы стоицизма не мешают людям, разделяющим другие метафизические воззрения, принимать стоицизм и использовать его учение на практике. В этом отношении философию стоиков можно считать разновидностью экуменизма: стоицизм готов собрать под своей крышей все разнообразие религиозно-метафизических и, с известными оговорками, даже политических доктрин и убеждений.
Современные стоики, как и их античные предшественники, с легкостью могут быть пантеистами. Или же они могут истолковывать Логос, как это делают христиане – как слово Божие. Каждое истолкование, разумеется, обременено собственными внутренними противоречиями, и индивидуальным приверженцам стоицизма придется разрешать их тем способом, который кажется им наиболее разумным. Хотя со стоицизмом совместима
Годы жизни Эпиктета пришлись на период между концом I и началом II века. Всезнайкой он не был – то есть, как и все мы, оставался человеком своего времени и своего места. Тем не менее главную ценность его философии представляют универсалистские идеи, касающиеся человеческой природы, а не те или иные специфические и партикулярные взгляды, усвоенные или разделяемые им только потому, что он был римским гражданином имперской эпохи.
Именно из-за ограничений времени и места мы нуждаемся в переоценке некоторых приводимых Эпиктетом примеров и даже отдельных его этических предписаний. Так, он часто рассуждает об институте рабства (напомню, что рабом был и он сам!) как о нормальной части жизни[37]. Во времена Римской империи рабство действительно было элементом повседневности и, по сути, вся экономика государства строилась на его основе. И все же наши нынешние оценки более актуальны – это само собой разумеется. Или рассмотрим допущение Эпиктета, что отцу вполне пристало бить сына[38]: согласно современным представлениям, это абсолютно неправильно. Наконец, Эпиктет требует, чтобы половые отношения были «чистыми» и ограничивались браком и деторождением[39]. Понятно, что в сегодняшнем обществе такая позиция накладывает бессмысленные ограничения на людей любой гендерной принадлежности и сексуальной ориентации.
Когда Эпиктет разворачивает свою теорию ролевой этики, поясняя, что указание на то, как подобает себя вести, мы должны извлекать из особенностей играемых нами социальных ролей – отца, дочери, друга, коллеги, – он явно опирается на представления, типичные для его времени и культуры. Однако человечество за два минувших тысячелетия[40] добилось большого прогресса в нравственном отношении и, как можно надеяться, продолжит это движение и в будущем. А это значит, что само истолкование и понимание социальных ролей подвержено постоянным изменениям.