Счастливая жизнь Веры Тапкиной (Сборник)

…Во второй мед он поступил – правда, с натяжечкой: не знали до последнего – пройдет или нет. Не хватало полбалла. Но в последний момент все благополучно разрешилось.

Именно там, в институте, Алексей встретил Надю – в ее дурацкой и неудобной юбке. Влюбился сразу и насмерть – больше ни на кого смотреть не хотел. Учился хорошо, но звезд с неба не хватал, честно говоря. Да и в какой-то момент понял: хирургия – в любом ее проявлении – точно не для него. Не то чтобы он падал в обморок при виде крови или задыхался в анатомичке – нет, этого не было. А просто… Ну, как объяснить? Просто не для него была хирургия. А он – не для нее.

Уже на третьем курсе решил, что профессию выберет спокойную и бескровную – терапию или, допустим, неврологию.

А еще лучше – сидеть бы где-нибудь в научном институте и заниматься наукой…

Все парни, разумеется, стремились именно в хирургию. На крайний случай – в урологию или гинекологию. Девчонки хотели попасть в ларингологи, дерматологи или окулисты.

Андрей же мечтал о Наде. Она была для него звездой недосягаемой, невозможной. Он даже и думать о ней не смел. «Да чтобы она! Да с ним! С эдаким середняком, незаметным и серым, ничем не выделяющимся… Хлипким и неспортивным…»

На четвертом курсе – точнее, первого сентября, после каникул – Алексей увидел Надю после долгой разлуки и вконец ошалел. Хороша она была пуще прежнего: загорелая дочерна, похудевшая. С какими-то шальными и тревожными глазами, словно узнавшая какую-то тайну, которая переполняла ее и от которой она задыхалась.

А в октябре Надя пропала. Пропала надолго, недели на две. Он подошел к ее подружке Мироновой и, краснея и бледнея, спросил, где, собственно, Надя.

Миронова посмотрела на него с усмешкой:

– Интересуешься?

Алексей пожал плечами:

– А что тут такого?

– В больнице была, – коротко бросила Миронова.

– А что с ней? Что-то серьезное? – испуганно спросил Алексей.

Миронова крепко затянулась сигаретой, посмотрела на него внимательно, словно изучая, и нехотя процедила:

– Ага, серьезное! – криво усмехнулась она. – Да такое «серьезное» для баб – как два пальца!..

Алексей стоял растерянный и ошарашенный.

– Не понял? – уточнила Миронова. – Ну, ты пентюх, Сосновский! А еще в докторишки стремишься!

Миронова бросила в урну окурок, развернулась и пошла прочь.

– Лен! Подожди! – крикнул Алексей и бросился вслед.

– А ей ничего не надо? Ну, в смысле, привезти там… Помощь, может, какая…

– Не надо, – отрезала Миронова. – Она уже дома. Почти оклемалась. Дня через три придет в институт.

Лена почему-то хихикнула и покачала головой, явно насмехаясь над ним.

А Надя и вправду появилась через три дня – еще больше похудевшая, бледная и замученная. На лекции Алексей искоса смотрел на нее, и она, заметив его взгляд, обернулась и как-то зло, раздраженно глянула на него, а потом резко отвернулась.

На улице, у урны, где собирались курящие, Алексей увидел Надю. Она тоже затягивалась сигаретой, но ни с кем не общалась – стояла чуть поодаль.

А потом быстрым шагом пошла к метро. Алексей догнал ее, тронул за плечо.

Надя обернулась резко:

– Чего тебе надо?

Алексей растерялся, неловко помолчал, а потом спросил:

– Может, помощь какая? А, Надь? Может, что-нибудь надо?..

Теперь Надежда внимательно, изучающе посмотрела на него – так, словно увидела впервые.

– Надо? – недобро переспросила она и задумалась.

Потом нервно рассмеялась и сама себе ответила:

– Да! Надо! И очень! Может, хочешь узнать что? В смысле – чего мне не хватает?

Алексей туповато кивнул.

– Уверен? – с такой же лихостью повторила она. – Не пожалеешь?

В ответ Алексей неуверенно мотнул головой.

– Ну, тогда слушай! – решительно начала Надежда.

Отца свалил тяжелый инфаркт. К счастью, удалось выкарабкаться, но работать ему категорически запретили. Инвалидность… Копеечная пенсия по той же инвалидности… Давно не работающая мать и инвалид Тёпа… Как жить? И на что? Нет, конечно, у Тёпы тоже была пенсия. Но все равно этого катастрофически не хватало.

Выручила смекалка: купили в долг вязальную машину, и мать начала вязать.

Вязала все: свитера мужские и женские, юбки, костюмы, рейтузы, шапки, варежки, шарфы. Но надо было еще доставать пряжу – вот в чем основная проблема!

Через знакомых нашли какого-то выездного мужичка, дипкурьера, и тот начал таскать из-за границы мохер. Для него это дело было очень выгодным – мотки были почти невесомыми, а стоили прилично.

Словом, процесс был налажен. Тёпа тоже пыталась помочь – придумывала фасоны и рисунки, и в этом, как и во всем остальном, преуспела.

Страдал только отец. Для него, работающего и абсолютно советского человека, подобная история была оскорбительна дважды: во‑первых, он перестал быть добытчиком и кормильцем, к тому же оказался дополнительной обузой для семьи. А во‑вторых, этот практически подпольный бизнес вызывал у отца брезгливость и страх.

В доме теперь пахло шерстью: она была разложена, размотана по стульям и дивану. Шерсть стала хозяйкой в доме. К матери приходили заказчицы – осторожно, оглядываясь. Вот чего боялись они? Непонятно. Остерегаться должна была только мать.