Счастливая жизнь Веры Тапкиной (Сборник)

Надя молчала, уткнувшись глазами в пустую кофейную чашку. Ни разу не перебила, не кивнула – дескать, все понимаю. Только пару раз тяжело вздохнула и приподняла удивленно брови.

Когда Алексей замолчал, она подняла на него свои ясные небесно-голубые глаза и с горькой усмешкой спросила:

– А для чего это все, Леша?

Он недоуменно пожал плечами:

– Для чего – что?

Надя нетерпеливо, раздражаясь на его непонимание, дернула плечом:

– Да все разговоры эти пустые! Нет, я все, конечно, пытаюсь понять. Да, сложно. Больная девочка. Инвалид. Больной отец. Нехватка денег…

– Но… – Надя сделала паузу и внимательно посмотрела на Алексея. – Давай теперь по-другому!

Он растерянно кивнул, не понимая, куда она клонит.

– Ты меня хочешь разжалобить? Растопить мое сердце? А вот не выйдет! – резко заключила Надя и приблизила к нему свое взволнованное, пылающее лицо. – Не выйдет, Лешечка! А все потому, что я видала кое-что пострашнее!

Ну, давай разберемся, – продолжила Надя. – Квартира в центре Москвы. Дача в прекрасном поселке. Нет в доме пьяниц, скандалов, битья посуды. Нет старой избы с растрескавшейся и вечно дымящей печкой. Нет холодного хлева с отощавшей скотиной. Нет пьяного и скандального бати и больной мамы, год лежащей бревном. А за мамой надлежало ходить: простыню уделанную поменять, накормить, напоить. Бате обед приготовить. А готовь не готовь – он все равно возьмется бузить. Потому что тоже устал и все ему надоело. А мама будет плакать за занавеской и вслух молить Бога о смерти… А в четыре утра надо подоить корову, дать еды поросятам. Убраться в хлеву. Сварить суп отцу, кашу – маме и… топать в школу, за черт-те сколько верст. По снегу, по наледи, по сугробам… А потом мама умрет. С одной стороны – облегчение. А с другой… Отец тут же женится. И мачеха окажется злобной и жадной. Типичная такая злая мачеха из детских сказок! Я раньше думала, что все это выдумка! Ну, для остроты, так сказать, сюжета. А нет, все – чистая правда! И даже еще страшнее…

И тогда я решила: уеду. Навсегда. Без возврата. Домой не вернусь ни за какие коврижки. Впрочем, коврижек мне не сулили…

А потом – экзамены, общежитие, вечные страхи, что завалю сессию и останусь без стипухи. А это – голод. И холод. И никто мне не вышлет по почте десятку! Да что там, десятку – даже простого письма не напишут! Никому не интересно, как я живу. Да и вообще, жива ли?..

Ну, как тебе? – подытожила Надя. – Нравится? А ты, – тут она презрительно хмыкнула, – хочешь меня удивить! Разжалобить хочешь! А я… Знаешь, – она пристально посмотрела Алексею в глаза, – а меня уже не разжалобить, понимаешь? Не пробить так просто, и все! Такой бегемотьей шкурой я обросла! Иначе не выжить! Ну, хочешь обидеться? Да пожалуйста!.. – Надя резко откинулась на спинку стула: – Обижайся!

Долго молчали.

– Горе у каждого, Надя, свое, – начал Алексей. – Что считаться и сравнивать, у кого шире и глубже? Просто… – тут он запнулся, – просто нам надо решать, как… будет дальше! Ну, как мы?.. Как будет у нас?

Надя засмеялась:

– Ну, я готова! Слушаю твои предложения.

– А давай уедем! – с преувеличенной радостью в голосе объявил Алексей. – Уедем в провинцию, на Север, на Дальний Восток! Специалисты везде ведь нужны! А там – перспективы, жилплощадь! Опыт, свобода! И мы – молодые! И вместе… – нерешительно, окончательно сникнув, когда увидел ее глаза, закончил Алексей.

– Ты так ничего и не понял, – тихо сказала Надя. – Выходит, ты меня не услышал… – с горечью добавила она. И словно собрав воедино всю свою энергию, пылко продолжила: – Уехать? В село? В сельскую больничку? На фельдшерский пункт? Вскрывать чиряки и накладывать шины? Обходиться зеленкой и градусником? – Вот это ты мне предлагаешь? Уехать обратно? Туда, откуда я… еле выбралась? После бессонных ночей над учебниками? После битв за стипендию? После холодной комнатухи в общаге? Угробить себя на Севере? Снова надеть валенки и тулуп? Снова топить печь и колоть лед в ведре? Жрать хлеб с маргарином? И это ты… называешь любовью? Строительством будущего? Перспективой для молодой семьи?

Нет, – Надя уверенно покачала головой, – такой семейной жизни мне точно не надо! И перспективы такой! Не для этого я рвалась в столицу! Я, – по слогам произнесла она, – я хо-чу. Ра-бо-тать. В столичной клинике. Готова на все: ассистировать много лет. Брать ночные дежурства. Но знать, что когда-нибудь! Понимаешь, когда-нибудь я стану человеком! Оперирующим хирургом. Хорошим хирургом, к которому будут стремиться попасть больные и с которым будут считаться коллеги! И на квартиру я заработаю! Здесь, в Москве! И обставлю ее красивой мебелью! И машину куплю! Слышишь, куплю! И будет у меня каракулевая шуба и австрийские сапоги! Тоже на натуральном меху, чтобы ноги не мерзли! Потому что я очень долго обматывала их для тепла газетой! Вот такие у меня, Леша, планы! И никто – слышишь – никто мне не помешает их осуществить! И не потому, что я алчная и жадная! А потому, Леша, – она снова наклонилась к нему и продолжила почти шепотом: – А потому, что я хочу жить как человек! Ты меня понял?