Счастливая

Я вошла. Она только что вскрыла полученную из дома посылку с лакомствами. Коробка, размером с хороший сундук, была придвинута к стене. После недельной белой диеты передо мной открылся настоящий оазис. Драже «М&М», печенье, крекеры, жевательные конфеты «Старберст», фруктовые пастилки. Кое-какие сорта были мне вообще незнакомы, а остальные считались у нас дома вредными.

Но хозяйка этого оазиса не спешила набить живот. Она занималась своими волосами. Заплетала себе сложную косу, с приплетом. Я выразила искреннее восхищение и призналась, что сама едва справляюсь с простыми косичками.

— Хочешь, тебе такую же заплету?

Я присела к ней на кровать, а она, встав у меня за спиной, начала подцеплять тонкие пряди волос и стягивать так, что едва не сняла с меня скальп.

Когда работа была закончена, я полюбовалась в зеркало. Мы немного посидели, потом растянулись на койках. Трепаться не было настроения: обе уставились в потолок.

— Можно тебе кое-что сказать? — спросила я.

— Конечно.

— Мне здесь все ненавистно.

— Вот это да! — Она села и даже зарделась от такой вольности. — Мне и самой тут обрыдло!

Мы сообща набросились на коробку со сладостями. У меня осталось воспоминание, что я даже влезла внутрь, но такого ведь не может быть, правда?

Соседка Мэри-Элис была, как мы говорили, девушкой с опытом. Из Бруклина. Звали ее Дебби, а за глаза — «деббилкой». Она курила и плевать хотела на окружающих. Со школьных лет у нее был сожитель, старше ее по возрасту. То есть намного старше. Слегка за сорок; правда, на вид моложавый, похожий на панк-рокера Джоуи Рамона. Подвизался где-то диджеем и говорил хриплым, прокуренным голосом. Когда он к ней приезжал, они снимали номер в гостинице, и Дебби возвращалась в общежитие раскрасневшаяся, поливая нас презрением.

У Мэри-Элис были длинные пальцы на ногах, и она ими выуживала для меня крекеры из коробки. Мы наряжались в прикольные шмотки и собирали купоны от упаковок какао, за которые фирма прислала нам детский картонный домик-шале из Швейцарии.

В университете Дебби начала изменять своему сожителю с одним парнем — капитаном группы поддержки. Ее нового друга звали Гарри Херли, и по этому поводу мы с Мэри-Элис вовсю изощрялись в остроумии. Один раз я на спор затаилась в нашем швейцарском шале, когда Дебби и Гарри должны были прийти в комнату на любовное свидание. В критический момент — то ли по условиям спора, то ли случайно — я почувствовала, что уже пора, и вместе с картонным домиком двинулась, как лазутчик, на четвереньках к порогу, чтобы выбраться в коридор.

Дебби не на шутку разозлилась. Она потребовала, чтобы ее переселили в другую комнату. Мэри-Элис потом долго меня благодарила.

Через месяц с небольшим после начала семестра в нашем коридоре собралась группа девчонок. Мы уселись на пол, прислонясь к стенкам, а ноги вытянули в проход или поджали под себя. Бывшие королевы местного значения и будущие кокетки сдвигали ножки в одну сторону, а неискушенные простушки вроде моей подруги Линды не заботились, как сидят и как выглядят в компании ровесниц. Мало-помалу разговоры свелись к одному: кто хранит девственность, а кто — нет.

Некоторые признания были вполне очевидными. Взять хотя бы Сару, которая приторговывала гашишем в своей затемненной комнате, где стояла стереосистема, стоимостью превосходившая автомобили большинства наших отцов. Сара отдавала предпочтение «торчковой» классике — «Трэффик» и «Лед Зепеллин». Ее соседка по комнате приходила к нам, бубня: «Там какой-то парень», и мы доставали для нее спальный мешок, только просили не храпеть.

Или еще Чиппи. Этого словечка я раньше не слышала. И конечно, не подозревала, что оно означает «потаскуха». Как ни странно, это было ее настоящее имя; однажды утром по пути в душ я бросила ей без всякой задней мысли: «Привет, Чиппи, как дела?». Она разревелась и перестала со мной разговаривать.

Была еще одна девушка, второкурсница, чья комната располагалась в самом конце коридора. Она встречалась с сантехником кампуса, а в свободное время позировала местному таланту Джоэлу Белфасту с факультета изобразительных искусств. Сантехник любил приковывать ее к койке наручниками; по утрам, когда она бегала в туалет, мы лицезрели ее кожаные и лайковые трусы и лифчики. У сантехника не действовала левая нога, что не помешало ему стать заправским байкером. Как-то ночью эта парочка так раздухарилась, что пришлось вызывать охрану, и когда героя-любовника волокли по коридору, я заметила шрам, поднимавшийся от голенища ботинка через все бедро до самой спины. Его подруга была под кайфом и, прикованная к койке наручниками, вопила как оглашенная. Потом она сняла жилье за пределами кампуса и съехала из общежития.

По моему разумению, из пятидесяти студенток на нашем этаже только эти трое плюс Дебби на сто процентов уже стали женщинами. Остальные, заключила я, потому что судила по себе, оставались непорочными.