Счастливая

— Что они такого сделали? — содрогнувшись, спросил Кен.

— Отказались предъявить содержимое рюкзаков. Не подчинились офицеру полиции.

Этот инцидент на Маршалл-стрит стал последней каплей. Все несправедливо. Несправедливо, что мне нельзя ходить через парк. Несправедливо, что надо мной надругались. Несправедливо, что насильник разгуливает на свободе; несправедливо, что со мной, студенткой Сиракьюсского университета, полиция обращается приличнее, чем с другими. Несправедливо, что племянницу полицейского изнасиловали бандиты. Несправедливо считать, что ее жизнь сломана. Несправедливо гонять машину с мигалкой по Маршалл-стрит. Несправедливо попусту цепляться к черным ребятам и уж тем более охаживать их дубинкой.

И никаких «но»: просто этот полицейский жил на моей планете. Я вписывалась в его мир, как никогда больше не буду вписываться в мир Кена. Даже не помню, попросил ли Кен, чтобы его подбросили домой, или поехал со мной в полицию. После того вечера он перестал для меня существовать.

Мы остановились возле Управления по охране общественного порядка. Время близилось к девяти вечера. В этом здании я не бывала с того проклятого дня. Здесь я ощущала себя в безопасности. Мне нравилось, что на лифте можно подняться прямо в приемную с широченной автоматической дверью. Вестибюль был надежно отгорожен пуленепробиваемым стеклом.

Офицер провел меня в здание; за нами с мягким щелчком автоматически захлопнулась дверь. Слева от входа за пультом сидел диспетчер. Поблизости находились мужчины в форме. Некоторые прихлебывали кофе из массивных кружек. При нашем появлении все смолкли, уставившись в пол. Доставленный сюда человек в штатском мог быть только потерпевшим или преступником.

Мой сопровождающий объяснил дежурному, что я проходила в качестве потерпевшей по делу об изнасиловании в восточном секторе, а сейчас должна просмотреть архивные фото.

Меня провели в тесную каморку напротив диспетчерской. Распахнув двери настежь, офицер начал снимать со стеллажей толстые черные альбомы. Их оказалось не менее пяти; все страницы были сплошь заклеены небольшими снимками стандартного формата. С них смотрели исключительно афроамериканские мужские лица примерно одного возраста с насильником.

Каморка напоминал скорее чулан, нежели кабинет для ознакомления с фотоархивом. Пару альбомов еще можно было положить на шаткий железный столик, рядом с пишущей машинкой, а остальные приходилось удерживать на коленях. По мере надобности во мне обычно просыпалась прилежная студентка, которая теперь методично, страницу за станицей, изучала снимки. В результате я отметила шестерых типов, отдаленно схожих с насильником, но затея с просмотром бесконечных лиц анфас и в профиль стала казаться бессмысленной.

Мне принесли жидкий, но почти горячий кофе. В неприветливом чулане образовался какой-никакой островок уюта.

— Ну как? Есть что-нибудь?

— По нулям, — сказала я. — Уже в глазах темно. Думаю, его здесь нет.

— Работай, работай. Ты ж его недавно видела.

Когда зазвонил телефон, я еще корпела над альбомом номер четыре.

— Это патрульный Клэппер, — выкрикнул диспетчер доставившему меня офицеру. — Узнал того козла.

Все столпились у пульта. Переговоры напомнили мне фильмы про полицейскую академию.

— Рыжий говорит, это Мэдисон, — сообщил диспетчер.

— Который Мэдисон? Марк?

— Да нет, — отмахнулся диспетчер. — Тот давно сидит.

— Фрэнк?

— Да нет, его Хэнфи повязал на той неделе. Грег, не иначе.

— А этот разве не сидит?

И так далее. Помню, кто-то вставил: надо, мол, пожалеть старика Мэдисона, трудно ему одному мальчишек растить.

В каморку вернулся мой сопровождающий.

— К вам есть пара вопросов, — сказал он. — Готовы отвечать?

— Готова.

— Как выглядел полицейский, который стоял у машины?

Я описала его внешность.

— А где именно остановилась машина?

На стоянке перед Хантингтон-холлом, ответила я.

— Все сходится, — оживился он. — Похоже, скоро возьмем злодея тепленьким.

После его ухода я захлопнула лежащий на столике альбом. Почему-то мне стало некуда девать руки. Они затряслись. Я засунула ладони под себя. Из глаз брызнули слезы.

Через несколько минут раздался голос диспетчера:

— А вот и он!

Это сообщение было встречено радостными воплями.

Вскочив со стула, я заметалась в поисках укрытия. Забилась в угол у двери. Прижалась лицом к железной полке с альбомами прежних лет.

— Ну Клэппер, ну молоток! — выкрикнул чей-то голос, и из меня вышел весь воздух.

Неужели патрульный приволок с собой насильника?

— Сейчас снимем показания с потерпевшей и упакуем тебя по всей форме, — сказал кто-то еще.

Конечно, мне ничто не угрожало. Но я ничего не могла с собой поделать. Не находила в себе сил покинуть укрытие. Из человека меня превратили в жертву. Обессилев, я рухнула на тот же стул.

В диспетчерской царило ликование. Полицейские хлопали друг друга по спине и подтрунивали над Клэппером, обращаясь к нему то Длинный, то Морковка, то Малый.

Пригнув голову, он заглянул в архивную каморку:

— Здорово, Элис. Узнаешь меня?

Я расплылась в улыбке:

— Еще бы!

Снаружи раздался новый взрыв хохота.