Счастливчик

— Может, мне тоже позвонить маме и убедиться, что все в порядке? Тай, надо бежать, пока можем.

— Я быстро, — говорю. — Он где-то на улице, дойду до барака и вернусь. Пять минут, хорошо?

Вилли матерится. Нина молчит — видимо, поняла, что спорить бесполезно.

— Я с тобой, — твердо произносит Дилайла.

— Хорошо, — не отговариваю, хватаю за руку и увлекаю за собой.

С одной стороны, ей было бы лучше подождать меня под крышей. Но с другой — Вилли зол и в панике. Лучше Ди не оставаться с ним без меня, даже с Ниной.

Бежим свозь дождь. По-моему, у меня уже мокрое абсолютно все: в ботинках хлюпает, джинсы стали тяжелые, липнут к ногам.

— Вон он, — ахает Ди.

Точно, вижу. Маленькая темная фигура лежит на боку прямо в круге фонарного света.

— Гай, — бросаюсь к брату, падаю на колени. Дотрагиваюсь — не реагирует. — Что же ты наделал? — бормочу, переворачивая его на спину.

Крови много, она смешивается с дождем, растекается по лужам, и уже не разобрать, сколько ее. Куртка Гая распорота на боку каким-то плоским куском металла, который вошел в тело, как нож в масло, и остался там.

Откуда это? С крыши? Полез посмотреть наш отход, поскользнулся, зацепился и рухнул?

Размазываю ладонями воду по своему лицу, не помогает.

— Он жив? — спрашивает Дилайла за моей спиной.

Руки дрожат, еще этот чертов дождь, но кое-как нащупываю пульс у мальчика на шее.

— Жив, — выдыхаю.

Аккуратно просовываю руки ему под лопатки и колени, медленно поднимаюсь на ноги, бережно прижимаю к себе.

— Лаки, — всхлипывает рядом Ди.

Понимаю, там ее семья. Там сотни людей, которые погибнут, если мы ничего не сделаем. Там Вилли и Нина, рискнувшие всем ради свободы.

— Прости меня, — говорю и шагаю со своей ношей к двери барака.

По лицу Дилайлы текут слезы, или это дождь забрался ей под капюшон? Не знаю, не хочу сейчас думать.

— Открывай, — стучу ногой в дверь, уже ни от кого не таясь.

— Кто там? Что случилось? — раздается в ответ.

Снова с силой пинаю ни в чем неповинную дверь.

— Открывай, — ору. — Сын Изабеллы ранен.

Щелкает замок, дверь распахивается, и меня на мгновение ослепляет ярким светом, льющимся изнутри на крыльцо.

— Что случилось? — в ужасе выпучивает глаза охранник, автоматически делает шаг вперед, протягивая руки.

— Я сам, — говорю, внося брата в барак. — Буди Джорджа. Быстро.

— Сейчас, — охранник слишком шокирован, чтобы спорить.

Вопрос о том, как мы оказались на улице, придет ему в голову позже.

* * *

Врубаю в медблоке свет, вношу Гая в помещение, аккуратно, стараясь не встряхнуть, кладу на кушетку. На белой простыне тут же расплывается кровавое пятно. Боже, сколько крови.

Ди входит вслед за мной, замирает у двери, скидывает капюшон, обнимает себя руками. У ее ног тут же образовывается лужа, вода струями стекает на пол.

Бросаю на нее быстрый взгляд и отворачиваюсь.

Протягиваю руку, касаюсь шеи мальчика — кожа ледяная, но пульс есть. Выдыхаю с облегчением. Он потерял много крови, ее нужно остановить, но как? На рану не надавишь, в ней этот треклятый кусок железа. А вынуть — тогда точно умрет от кровотечения.

Так, надо что-то делать, пока не появится Джордж.

Хватаю со стола нож для бумаги, разрезаю на Гае куртку, чтобы можно было ее аккуратно снять, не задев рану. Ткань мокрая, я мокрый, вода с волос продолжает заливать глаза. Зачесываю пятерней отросшие волосы назад и продолжаю.

— Ди, помоги мне, пожалуйста, — прошу.

Девушка отмирает, делает шаг к кушетке.

— Что делать? — спрашивает.

— Поддержи его, — говорю. — Ага, вот так. Я сейчас сниму с него куртку.

Ди больше не произносит ни слова, помогает молча. Наконец сбрасываю остатки куртки на пол. Без нее все выглядит гораздо страшнее — рваные края раны продолжают подпитываться новой порцией крови.

Где этот чертов Джордж?

Честное слово, я сейчас пойду и вытащу его из постели за волосы.

— Что тут у вас? Что за шум? — заспанный медик появляется на пороге, как спал, в голубой пижаме в розовых слониках. Жесть.

— Шевелись, — рявкаю на него. — Гай поранился.

Дилайла, пятясь, отходит от нас и возвращается к двери.

Джордж выпучивает глаза, пялится сначала на мальчика на кушетке, потом на меня, затем на Ди, вновь превратившуюся в статую.

— Какого… — бормочет пораженно.

— Живо, — не выдерживаю. — Ты же доктор. Спасай его.

Медик отшатывается от меня, складки жира колышутся под тонкой тканью пижамы от резкого движения. Тем не менее семенит к кушетке, вглядывается, щурится. Я тем временем избавляюсь от своей куртки — слишком тяжелая от впитавшейся в нее влаги, неудобно.

— Рана глубокая, надо шить, — деловым тоном сообщает Джордж то, что я знаю и без него.

— Так шей, — цежу сквозь зубы. Я, может, и не врач, но даже я понимаю, что медлить нельзя.

— Ну да, ну да, — бормочет медик, обходит кушетку, останавливается с другой стороны, рассматривает рану под иным углом. Руки при этом заложены за спину, к пострадавшему он не притронулся и пальцем. Закончив осмотр, Джордж вдруг, вместо того чтобы что-то предпринять, отходит к столу, складывает руки на животе. — Я не могу, — выдает то, отчего я просто теряю дар речи.

— Как это — не можешь?