Счастливчик

Бравада или нет, мне некогда выяснять. Сказал — делай. Под нами высота от силы метров пять, не так чтобы смертельно опасно, если не падать кулем, закрыв глаза и головой вниз.

Как могу, контролирую мальчишку, готовый поддержать, если соберется падать, но он вполне уверенно хватается за водосточную трубу. Думаю, без ветра все вообще было бы шикарно.

Смотрю на Гая сверху. Он уже на земле, трет ободранную ладонь второй рукой, потом задирает голову и смотрит на меня. Под стеной здания ветра почти нет.

Пять метров меня не пугают, засовываю сложенный в несколько раз и теперь ненужный ремень в карман куртки, затем прыгаю вниз, ухожу в перекат, а потом быстро встаю на ноги.

Помнится, как раз после того, как я сломал ногу при падении с крыши, сержант Ригз и принялся учить меня правильно прыгать и падать.

— Ух ты, — подбежавший Гай смотрит на меня как на ожившее божество.

Черт, да я гений воспитания. Распрыгался… А то я не знаю, что ему потом захочется повторить.

— Не вздумай, — предупреждаю, вдевая ремень обратно в шлевки брюк.

— Чего не вздумать? — Гай решает прикинуться идиотом. Не ведусь.

— Ты понял, — отвечаю серьезно. — Без меня с крыш не прыгать.

— А с тобой? — в глазах надежда брошенного щенка.

У-у-у, говорили же мне сначала думать, а потом делать.

— Только со мной, — сдаюсь. — Обещаешь?

Гай интенсивно кивает.

— Пошли, — подгоняю, — пока нас не завернули.

— Может, угоним флайер? — с энтузиазмом предлагает мальчик.

Ну, все, я пробудил спящий вулкан. Спасайся, кто может.

— А пока мы будем его угонять, нас поймают и вызовут Изабеллу, — усмехаюсь.

Гай мгновенно сникает.

— Да я что? Пешком так пешком.

— Дойдем, — утешаю. — Мы же никуда не торопимся.

— Ладно, — с готовностью соглашается мальчик и спешит вперед.

Для него это — небывалое приключение, а куда идти, уже не имеет принципиального значения.

ГЛАВА 26

— Ну как… — рассказывает Гай о своем отце. — Я вроде бы его помню, а вроде и нет. Многое "помню" с маминых слов, во что играли, что делали. Голос его запомнил, как говорил: "Сын, а, сын, иди-ка сюда". И руки почему-то помню. У него пальцы были много раз переломанные, поэтому кривые. А лицо вспомнить сам не могу, только по фото.

Идем рядом, ежась от ветра, на открытом пространстве он свирепствует ничуть не меньше, чем на крыше. Втягиваю голову в плечи, пытаясь спрятаться за воротник, который гораздо ниже, чем хотелось бы. Гаю повезло больше — у него куртка с капюшоном, он натянул его по самый нос и идет, глядя под ноги, руки в карманах.

— А ты? — спрашивает. — Сколько тебе было, когда умер твой отец?

— Тоже пять.

— Вот это совпадение, — поражается мальчик, на его губах появляется улыбка — его радует тот факт, что у нас так много общего.

Он задирает голову, и ветер срывает с нее капюшон. Протягиваю руку и возвращаю его на место — простынет еще из-за нашей вылазки. Изабелла тогда меня заживо сожрет и в данном случае будет права.

Но Гай снова высовывается из-под капюшона, только на этот раз держит его обеими руками, оглядывается вокруг.

— Мы, что, идем в шахту? — вскидывает на меня изумленные глаза. — Мама же категорически запретила.

— Не-а, — утешаю. — Мы не туда, мы в барак к рабочим.

На лице Гая отражается работа мысли. Потом он морщит нос.

— А чего там интересного? Ладно в шахте, там же под землей, а тут что?

— У меня там друзья.

— Друзья? — ахает, и мне снова приходится натягивать ему на голову улетевший капюшон.

Не нравится мне это удивление. Что там Изабелла ему наплела?

— Ну да, — говорю. — А что тебя так удивляет?

— Ну-у, — протягивает, — рабочие, они же все преступники.

Врастаю в глину как вкопанный. Гай тоже останавливается, недоуменно поворачивается ко мне.

— Это ты с чего взял?.. Тьфу ты, черт, — ветер бросает в лицо облако пыли, мелкие камешки и какие-то ветки, приходится отплевываться.

— Как — с каких? — не понимает Гай, мы словно говорим на разных языках. — На рудниках работают преступники, чтобы искупить свою вину перед обществом.

Хочется зло выругаться. Сдерживаюсь, только уточняю:

— Это тебе мама сказала?

Гай растерянно кивает, отчего выпускает из одной руки капюшон и торопливо ловит его.

— Это все знают, — отвечает.

Отличная версия для ребенка. Теперь понятно, почему он был так удивлен, когда в первый день я использовал слово "рабы".

— Ладно, пошли, — срываюсь с места и тяну мальчишку за собой.

Мне нужно придумать план побега, вытащить своих друзей, а потом навсегда смотаться отсюда. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова матери в глазах ребенка?

— Погоди, — вырывается. — Объясни. Это неправда?

Это не просто неправда, а самая циничная ложь, которую я когда-либо слышал.

Молчу, кусаю губы, не зная, что сказать.

Гай мстительно прищуривается.

— Если ты не скажешь, я спрошу маму.

Вот поганец. Спросит мать, а она поинтересуется, с чего вдруг такие речи. Он мне Изабеллой угрожает.

— Не знаю, — говорю, снова хватая его под руку и таща за собой (не хватало еще долго стоять на одном месте, пока на нас не обратят внимания), — может, там и есть преступники, но рудники не тюрьма.