Но мадам Олуфсен явно не испытывала склонности беседовать о своём квартиранте. Она коротко отрезала: «Покойной ночи», — и ушла к себе.
Боцман сидел за столом, водрузив на нос большие очки в серебряной оправе, и читал «Беглый невольник, или Крушение у Малабарских берегов» — захватывающий роман в четырнадцати выпусках. Каждую зиму боцман брал его в библиотеке у фрекен Иордан и перечитывал с неизменным волнением и любопытством.
— Должно быть, Сидениуса спрашивали? — сказал он, не поднимая глаз от книги.
— Да, — ответила мадам, потом, зябко поёжившись, плотнее стянула шаль на груди, подбросила в печь совок торфа и села в кресло с вязаньем. И она сама, и её муж сделались в эти дни несловоохотливыми. Стариков донимала мысль о том, как изменился за последнее время их жилец, — и ведь не к лучшему изменился. Он и раньше мог что называется загулять, однако этот запой, как он сам шутя именовал такие приступы, длился от силы несколько дней. Но тут он уже целых три недели почти не заглядывает домой, а когда и заглядывает, то ни с кем не разговаривает, никого к себе не подпускает, всем недоволен, так что один раз даже пригрозил съехать с квартиры. Вряд ли молодой человек вращается в подходящем обществе, если только правда, — как у него однажды сорвалось с языка, — что он лично знавал королевского советника, который на днях отравился, о чём писали все газеты.
Был у стариков и другой повод для недовольства. Последнее время они совсем не получали платы за квартиру, мало того — им день-деньской приходилось отбивать натиск назойливых личностей, которые приносили счета то от сапожника, то от портного, где Пер тоже задолжал.
— А что за человек хотел говорить с Сидениусом? — спросил боцман немного погодя.
— Не знаю. Сдаётся мне, что я уже когда-то его здесь видела, давным-давно. Сидениус ещё, помнится, сказал, что это человек из другого мира. Но вид у него не больно американский.
А Пер в это время поджидал фру Энгельгард на том же тёмном углу, где он уже однажды ждал её. Но на сей раз у него было куда больше оснований полагать, что она придёт. Правда, после бала он ни разу её не видел, — она строго-настрого запретила ему подкарауливать её на улице или пытаться как-нибудь иначе встретиться с ней; но именно сегодня её муж уезжал в Лондон, а вчера он получил открытку без подписи, где было всего два слова: «Завтра вечером». И Пер по справедливости рассудил, что место и время встречи, по всей вероятности, остаются те же самые.
Собственно, сегодня же утром он получил другое послание, и оно взволновало его ничуть не меньше, чем долгожданное свидание. Поверенный Ниргора к великому ужасу Пера сообщал, что в письме, выражавшем последнюю волю его клиента, Перу завещана «сумма, которая будет получена от продажи с аукциона всего имущества покойного, причём срок и подробности аукциона точно оговорены в завещании».
«Завещание, — писал далее адвокат, — по сути дела недействительно, ибо составлено не по форме, но поскольку обе сестры, то есть единственные законные наследницы покойного, вышли замуж за очень состоятельных людей, нет оснований полагать, что они — кстати, обе в данный момент находятся за границей — опротестуют его распоряжение». В силу вышеизложенного поверенный в качестве душеприказчика покойного просил Пера, если тому случится проходить мимо, заглянуть к нему для деловой беседы.
Пер ломал себе голову над тем, как ему наилучшим образом поступить. В первое мгновение он даже растерялся. Вопреки слепой вере в свой нерушимый уговор со счастьем, вопреки тому, что деньги как с неба свалились на него как раз в тот момент, когда ему пришлось особенно туго, он не мог, просто не мог считать предсмертную причуду самоубийцы помощью свыше. С другой стороны, он не мог так, за здорово живёшь, отказаться от крупной суммы, могущей на длительное время избавить его от денежных затруднений. Деньги, которые он занял, уже на исходе, а большая часть экипировки до сих пор не оплачена.
…Но вот из боковой улицы вынырнула закрытая карета. Рука в светлой перчатке махнула из окошечка. Пер подскочил, остановил карету, распахнул дверцу, назвал кучеру первоклассный ресторан на Кунгенс Нюторв, и карета тронулась.
Ещё не доехав до ресторана, Пер успел испытать серьёзное разочарование. Он надеялся, что она возбуждена и взволнована, что она краснеет, что она дрожит от стыда и страха в своих тёплых мехах. Он даже заготовил несколько подходящих выражений, дабы преодолеть её робость, но искусство соблазнителя совершенно ему не понадобилось. Не успел он войти в карету и поблагодарить её за внимание, как она, словно заправская уличная девка, уселась к нему на колени и так страстно к нему прижалась, что у него дух занялся.