Счастливчик Пер

— Почему я не известила тебя о выезде? — так начала Якоба, когда они уселись рядышком на деревянный диванчик, держась за руки и каждую минуту прерывая разговор поцелуем. — Да потому, что не могла. Пойми, ведь до самой последней минуты я так и не знала, как всё получится. Задумала-то я это давно: я считала, что непременно должна побывать у тебя, пока ты не забрался ещё дальше… Мне казалось, ты стал очень далёк от меня за эту бесконечную зиму, ты так мало писал о себе — под конец я просто не знала, что и подумать!.. И тогда я сказала отцу и матери, будто хочу навестить Клару Герц в Бреславле, ты ведь знаешь, у меня в Бреславле живёт подруга детства. Родители нашли это вполне естественным, но написать тебе я всё равно не решилась… У меня просто духу не хватило… Тысячи всевозможных причин могли помешать мне… И как раз в самую последнюю минуту — вообрази только мой испуг! — Ивэн заявил, что поедет вместе со мной. От него я кое-как отделалась — и вот я здесь.

Во время её рассказа Пер несколько раз опускал глаза. Он знал чрезмерную правдивость Якобы и догадался (грустные нотки в голосе невольно выдали её), как трудно ей было говорить неправду родителям и домашним. И всем этим она поступилась, все страхи отринула, все опасности и предрассудки презрела — только потому, что поняла, как она здесь нужна.

Он не решался взглянуть на неё, стыдясь своих недавних мыслей о ней.

— А теперь, — робко спросил он, — теперь ты поселишься здесь?

— Дня на два. Больше я просто не могу оставлять домашних без писем. Придётся поехать в Бреславль. Здесь есть какая-нибудь гостиница, где я могла бы снять номер?

— Не надо тебе в гостиницу. Там нехорошо. Оставайся здесь, а я сам на это время перееду туда. Ты уже видела мою хозяйку. Она хорошая женщина и будет заботиться о тебе.

— Ну, как хочешь. А теперь, мой друг, — она с материнской лаской погладила его по волосам, пытаясь заглянуть ему в глаза, — теперь твоя очередь рассказывать. Как тебе здесь живётся? Плохо? Мне кажется, у тебя усталый вид.

Пер смутился и отвёл глаза.

— Да нет, мне хорошо. Конечно, не очень-то весело. Но места здесь в своём роде изумительные. И работа интересная и очень для меня поучительная.

Якоба медленно отвела руку. Воцарилось недолгое молчание. Потом она снова повернулась к Перу и положила руку ему на голову.

— Пер, — спросила она, — почему ты мне не доверяешь? Неужели ты думаешь, что тебе удастся скрыть что-нибудь от меня?.. Нет, не оправдывайся, пожалуйста. Ты должен быть искренним со мной. Почему мы не можем поговорить по душам? Даже если я не всё пойму? Я ведь знаю, вы, христиане, всё равно верующие или неверующие, подвержены всякого рода искушениям, и я уже заранее приготовилась к тому, что и ты их не избегнешь. Но так же твёрдо я убеждена, что тебе удастся справиться с ними.

— Ты права, — сказал он, залившись краской стыда, и высвободился из её рук, чтобы встать, — я и в самом деле как-то запутался. — Он пересёк комнату из угла в угол. — Но это смешно. Тут виновато одиночество и проклятая пасторская кровь: целая свора предков церковников вдруг ожила во мне. Но это уже прошло. Уверяю тебя, я опять стал самим собой.

Якоба задумчиво выслушала его, потом вдруг встала и подошла к нему. Вместо ответа она легонько потрепала его по щеке и сказала:

— Хватит на сегодня об этом, мой друг. А теперь слушай! Я застала тебя за ужином, и это очень удачно, ибо теперь я почувствовала, что голодна, как волк. У меня всю дорогу крошки во рту не было. Придётся тебе разделить, свой ужин со мной.

— С удовольствием, дорогая! — воскликнул Пер, довольный переменой темы. — Сейчас я кликну хозяйку. Только бы она сумела приготовить для тебя что-нибудь вкусненькое.

— Мне всё равно. Когда я как следует проголодаюсь, я подобна пламени или свинье — я пожираю всё. Поговори с хозяйкой, а я тем временем приведу себя в порядок. Принеси только мне мой саквояж. Я оставила его внизу под лестницей.

Пер велел заново накрыть на стол и вконец загонял фрау Баби своими распоряжениями. Якоба тем временем была в спальне, и когда она вышла оттуда, Пер заметил, что она уложила маленькие завитки на висках и украсила темно-серое дорожное платье большим отложным воротником, мантилькой из чёрных кружев и маленьким шелковым бантиком. Она вынула из-за пояса букетик фиалок и воткнула его Перу в петлицу. Потом, притянув к себе его голову, осыпала его лицо страстными поцелуями, и оба сели за стол.