Счастливчики

Звук гонга пришелся на середину абзаца Мигеля Анхеля Астуриаса, и Медрано закрыл книгу и потянулся на постели, спрашивая себя, хочется ли ему ужинать. Свет над изголовьем манил остаться и читать дальше, а ему нравились «Маисовые люди». Чтение в какой-то мере помогало отстраниться от новой обстановки, вернуться в привычный порядок буэнос-айресской квартиры, где он начал читать эту книгу. Да, она вроде дома, который носишь с собой, однако ему не нравилась мысль прятаться ex profeso[48] в роман, чтобы забыть дурацкую ситуацию — у него в комоде, только руку протянуть — смит-вессон тридцать восьмого калибра. В револьвере как бы сосредоточилось все остальное — «Малькольм» с его пассажирами и все нелепости дня. Приятное покачивание и так хорошо продуманная, удобная каюта были на той же чаше весов, что и книга. Только что-то совершенно необычное — например, по коридору проскакала бы лошадь или запахло бы ладаном — могло заставить его вскочить с постели и выйти навстречу происходящему. «Здесь слишком хорошо, чтобы утруждать себя», — подумал он и вспомнил, какие лица были у Лопеса и Рауля, когда они вернулись из неудавшейся утренней вылазки. Может, прав Лусио, и глупо строить из себя детективов. Однако резоны Лусио вызывали сомнение; в данный момент его занимала только его жена. Других же, и его самого, откровенно раздражала эта дешевая таинственность и нагромождение лжи. И особенно неприятно было думать, когда он с трудом оторвался от книги, что, не будь на этом судне так хорошо, они бы, наверное, действовали более энергично и обострили бы ситуацию, чтобы разрешить сомнения. Капуанская разнеженность и удовольствия, что-то в этом духе. Удовольствия более суровые, с нордическим оттенком, отделанные кедром и ясенем. Вероятно, Лопес с Раулем разработают новый план, а то и он сам, если ему наскучит сидеть в баре, но что бы они ни предприняли, это будет всего лишь игра в отстаивание своих прав. Возможно, единственно разумным было последовать примеру Персио и Хорхе, попросить шахматы и провести время как можно лучше. Но — корма. Опять эта корма. И слово-то какое: корма — корм. Корма, какая чушь.

Он выбрал темный костюм и галстук, который ему подарила Беттина. Он пару раз вспоминал Беттину, пока читал «Маисовых людей», потому что ей не нравился поэтический стиль Астуриаса, аллитерации и откровенно магический настрой. До сих пор воспоминания о Беттине не тревожили его. Сперва отвлекла необычная посадка, потом начались другие несуразности, так что и некогда было предаваться воспоминаниям о недавнем прошлом. А посему — что может быть лучше «Малькольма» с его пассажирами, да здравствует корма-кормушка (он рассмеялся: доморощенный Астуриас! — и принялся подыскивать рифмы): корма — задарма, кормушка — заварушка. Буэнос-Айрес подождет, у него еще будет время для воспоминаний о Беттине — если они вспомнятся сами и если окажется, что это — проблема. Конечно же, проблема, и ее надо проанализировать, как он любил это делать — лежа в постели, в темноте, заложив руки за голову. Во всяком случае, тревога (Астуриас или ужин, ужин, галстук, подаренный Беттиной, а в результате — Беттина, в результате — тревога и раздражение) как бы предваряла выводы анализа. Если только все это не было следствием небольшой качки и духоты прокуренной каюты. Не в первый раз он бросал женщину, и одна женщина тоже бросила его (поехала выходить замуж в Бразилию). Глупо, но корма и Беттина соединились сейчас для него как бы в одно. Хорошо бы спросить у Клаудии, что она думает о его поступке. Да нет, с какой стати ему призывать в судьи Клаудиу, как будто у него есть какие-то обязательства перед ней. Разумеется, он вовсе не обязан рассказывать Клаудии о Беттине. Что между ними — просто дорожная беседа, не более. Корма и Беттина, действительно глупо, но именно это ныло у него под ложечкой. Да, Беттина, хотя она, возможно, сейчас строит планы, как бы не потратить зря вечер в «Эмбесси». Да, наверное, еще и поплакала.