Счастливчики

— Я такого не думал, — сказал Лопес, немного пристыженный. — Но признайтесь, ведь и вам самой должно казаться странным, что…

— Ничуть, потому что я дружу с Раулем уже десять лет. И мне вовсе не кажется странным.

Лопес попросил еще два пива. Бармен заметил, что скоро обед и пиво может отбить аппетит, но они все равно попросили принести. Рука Лопеса мягко легла на руку Паулы. Они поглядели друг на друга.

— Признаю, у меня нет никакого права судить. Но вы… Да… разреши мне говорить тебе «ты». Разреши, ладно?

— Конечно. Ты меня избавил от того, чтобы я начала первая, но тогда бы ты от этого расстроился, поскольку нынче у тебя кругом шестнадцать, как говорит сынишка нашей прислуги.

— Дорогая, — сказал Лопес. — Безмерно дорогая.

Паула неуверенно глянула на него.

— Как легко перейти от сомнений к нежности, почти неизбежный шаг. Я много раз замечала. Но маятник раскачивается, Ямайка Джон, и теперь ты будешь сомневаться больше, чем раньше, потому что тебе кажется, что ты стал ко мне ближе. Не строй иллюзий, это худо, потому что я далека от всего. Так далека, что мне самой противно.

— От меня ты не далека.

— Физическая видимость иллюзорна, дорогой мой, одно дело, что сидишь рядом со мной, и другое… Метрическая система не годится для измерения таких вещей. Но вот недавно… Да, лучше рассказать тебе, хотя мне это не свойственно — такая минута откровенности, чрезмерной честности… Что ты строишь мину оскорбленного достоинства? Не станешь же ты утверждать, будто узнал меня за два дня лучше, чем я сама себя за полных двадцать пять лет? Так вот: недавно я поняла, что ты прелестный парень и, кроме того, гораздо более честный, чем я думала.

— Что значит более честный?

— Ну, скажем, более искренний. Признайся, что до сих пор ты играл в обычную игру. Человек садится на пароход, изучает окружающую обстановку, подбирает кандидаток… Как в литературе, хотя Рауль и издевается над этим. Ты делал все точно так, и если бы на борту было пять или шесть Паул, вместо того, что есть (Клаудиу вынесем за скобки, потому что она не про вашу честь, и не изображай оскорбленное мужское достоинство), я бы сейчас не имела удовольствия пить хорошо охлажденное пиво в обществе сеньора профессора.

— Паула, все то, о чем ты сейчас говорила, я называю попросту судьбой. Ты тоже могла бы встретить на пароходе дюжину других мужчин, и мне бы досталось только смотреть на тебя издали.

— Ямайка Джон, каждый раз, когда я слышу слово «судьба», мне хочется бежать за зубной пастой. Ты обратил внимание, что на «ты» Ямайка Джон звучит уже не так славно? По-моему, пиратам требуется более торжественное обращение. А если буду называть тебя Карлос, невольно вспомнится песик моей тетушки Кармен Росы. Чарльз… Конечно, все это жуткий снобизм. Ладно, что-нибудь придумаем, а пока что ты по-прежнему мой любимый пират. Нет, я не пойду.

— Разве я что-нибудь сказал? — побормотал пораженный Лопес.

— Tes yeux, mon cheri[83]. В них ясно виден коридор, дверь каюты и номер один на двери. Признаю, что я, со своей стороны, заметила номер твоей каюты.

— Паула, зачем так.

— Дай мне еще сигарету. И не думай, что ты много выиграл от того, что считаю тебя более честным, чем думала. Просто я тебя ценю, а такого раньше у меня не случалось. Я считаю, что ты замечательный, и пусть-меня-покарает-небо, если до тебя я говорила это многим. Мужчин я обычно отношу к области тератологии. Они необходимы, как гигиенические салфетки или таблетки «вальда», но сами по себе жалки.

Она говорила с забавной гримаской, будто желая умалить смысл своих слов.

— Я думаю, ты ошибаешься, — сказал Лопес угрюмо. — Никакой я не замечательный, как ты говоришь, просто не хочу относиться к женщине так, будто она запрограммирована.

— Но я запрограммирована, Ямайка Джон.

— Нет.

— Да, пойми это. Глазами ты это прекрасно знаешь, хотя доброе христианское воспитание и пытается тебя обмануть. Но со мной, по сути, никто не обманывается: и в этом есть свое преимущество, поверь.

— Зачем столько горечи?

— А зачем так звал?

— Но я тебя никуда не звал, — упорствовал и злился Лопес.

— О, да, да, да.

— Мне хочется дернуть тебя за волосы, — сказал он нежно. — Мне хочется послать тебя к черту.

— Ты очень добрый, — сказала Паула убежденно. — В общем-то мы оба — замечательные.

Лопес расхохотался, это было сильнее его.

— Мне нравится слушать, как ты говоришь, — сказал он. — Мне нравится, что ты такая отчаянно храбрая. Да, отчаянно храбрая, все время наговариваешь на себя, не боясь, что тебя истолкуют дурно, а это — верх храбрости. Взять хотя бы ваши отношения с Раулем. Но я не собираюсь возвращаться к этому: я тебе верю. Я уже говорил тебе это и повторяю опять. Правда, понимать — не понимаю, разве что… Вчера вечером мне вдруг пришло в голову…