Счастливец

В одном окне второго этажа был выставлен большой белый щит, пока совершенно чистый и загадочный. Под прямым углом к одной стороне здания тянулась Гей-стрит, шумные трамваи пробегали по ней взад и вперед, и все сидящие в них обращали взгляды к белому щиту в надежде прочесть не нем результаты выборов.

Вдруг показался человек, вышедший из зала в кулуары. Он бросил какие-то слова дожидавшимся там людям, те сразу зашумели и затем исчезли. Человек прошел в раскрывшиеся двери и показался под портиком над лестницей. Огромная толпа задвигалась и зашумела, и весть быстро пронеслась по рядам.

— Савелли. Большинством 1370 голосов.

И тотчас же раздались дикие возгласы торжества, толпа разбилась на тысячи волнующихся, как вспененное море, групп. Люди плясали, кричали, хлопали друг друга по спине, все пришло в движение. Белый щит осветился цифрами:

Савелли — 6135.

Фин — 4765.

Опять раздались шумные вопли, потом большое двойное окно в центре второго этажа распахнулось, и в нем окруженный мэром и служащими, появился Поль.

Он оперся о чугунную перекладину и взглянул вниз, на творившееся там столпотворение. Его уши были оглушены шумом, глаза ослеплены огнями и тысячами скрещивавшихся отблесков от движущихся лиц, рук, шляп и платков. Еще не родился человек, который мог бы без волнения принимать неистовые овации толпы. Клубок подкатил к горлу Поля, ведь в конце концов восторг толпы был искренен. В эту минуту он был идолом населения. Из-за него такое количество народа дожидалось под холодным дождем, в грязи, и теперь напоминало кипящий котел человеческих страстей. Поль сильнее сжал перекладину и закрыл глаза. Как во сне, услышал он позади себя голос мэра:

— Скажите несколько слов. Они не услышат вас, но это неважно.

Тогда Поль выпрямился, глядя на бушующую толпу. Потом поискал в карманах и внезапно поднял руку, держащую письмо, и подождал, пока волнение несколько улеглось. Теперь он овладел собой. Он хотел сказать несколько слов, которые обдумал, и знал, что если он сможет добиться, чтобы его выслушали, то скажет их так, как обдумал. Наконец, наступило сравнительное спокойствие.

— Джентльмены, — сказал он, махая письмом, — мой противник скончался.

Он остановился. Эти слова, такие неожиданные, так странно отличающиеся от обычных благодарственных речей, побежали по рядам толпы, из ряда в ряд.

— Я говорю перед лицом смерти, — сказал Поль и снова остановился.

Волнение прокатилось, как длинная волна, по улице, наступила тишина и проникла в открытые окна.

— Я прошу вас выслушать меня, потому что должен сказать вам нечто очень важное. — И голос его прозвучал громко и ясно. — Вчера вечером мой противник был принужден сознаться, что тридцать лет тому назад он отбыл тюремное заключение. Этот удар после долгих лет искупления, затраченных на служение Богу и ближним, убил его. Я хочу публично засвидетельствовать, что я, его противник, не участвовал в низком ударе, повергшем его. И хочу объявить также: он — мой собственный отец. Я, Поль Савелли, — сын моего противника Сайлеса Фина.

Сильный шум и ропот поднялся из охваченной волнением толпы, но лишь на мгновенье, потому что покров трагического лег на нее, как мрачная вуаль. Поль продолжал:

— Позднее я сделаю достоянием гласности причины, заставившие и его, и меня изменить имя. Сейчас же достаточно установить факт нашего родства и нашей взаимной дружбы и уважения. Что я благодарю вас за избрание, об этом не приходится говорить; и я сделаю все, что будет в моей власти, в пользу того великого дела, представителем которого вы избрали меня. Я сожалею, что не смогу сегодня поговорить с вами в другом месте, как намеревался. Я должен просить вас разрешить мне немедленно отправиться туда, куда призывают меня мой долг и мое сердце, — к смертному одру моего отца.

Он поклонился и жестом простился с толпой. Вернувшись в зал, он прочел удивление на вытянувшихся лицах собравшихся. Снаружи доносилось глухое гуденье расходившейся толпы. Мэр, первым нарушив молчание, произнес несколько банальных слов сочувствия.

Поль поблагодарил его. Потом обратился к Вильсону:

— Простите меня за все, в чем я был не прав сегодня. Причина тому, как видите, совсем особенная.

— О, я вполне представляю себе это, — сказал Вильсон.

— Теперь вы видите, что, я не аристократ.

Вильсон взглянул в лицо молодого человека, увидел стальной блеск темных глаз и гордый изгиб губ и с внезапным волнением пожал его руку:

— Это все ничего не значит. Вы все же аристократ.

Поль ответил, не улыбаясь:

— Я смогу выдержать всю эту историю, вот и все. — Он вынул записку из кармана: — Хотите оказать мне последнюю услугу? Зайдите в клуб консерваторов, расскажите собравшимся там все, что случилось, и передайте эту записку полковнику Уинвуду.

— С удовольствием, — ответил Вильсон.