Счастливец. Друг человечества

Я не могу дольше выносить это одиночество в Париже. Не могу и не могу! Если бы вы были здесь и я могла вас видеть хоть раз в неделю, это бы еще ничего; но жить здесь день за днем совсем одной, не слыша от вас ни одного утешительного слова, — этого я не в силах вынести. Вы пишете, что моя квартира готова. Я сейчас же выезжаю с беби и мадам Боливар, которая клянется, что никогда меня не покинет. Как она будет жить в Кондоне, не зная ни слова по-английски, не могу себе представить. Если и Зора там, мне все равно. Теперь я не боюсь. Может быть, мне даже лучше повидаться с Зорой — лучше для вас. А для меня, как мне кажется, это теперь совершенно безопасно. Вы не возненавидите меня, милый мой Септимус, не сочтете страшной эгоисткой за то, что я вас не послушалась? Но поймите же, вы мне нужны. Так нужны, так нужны! Спасибо за игрушечную железную дорогу. Беби с наслаждением слизывает язычком краску с вагонов, но мадам Боливар говорит, что это для него вредно. Милый, если бы я не думала, что вы простите меня за то, что я вам докучаю, я бы не стала докучать.

Ваша всегда признательная Эмми

Септимус раскурил недокуренную трубку, уже третий день лежащую поверх одеяла и, заметив, что Вигглсвик все еще здесь, нарушил его созерцание природы вопросом, был ли тот женат.

— И даже очень. Сколько раз!

— Боже мой! Как это так?! Вы, значит, были двоеженцем?

— Зачем? Я сперва хоронил одну — честь честью, а потом уже женился на другой.

— Это было очень мило с вашей стороны.

— Я так поступал из благодарности.

— За их доброту?

— Нет, за то, что избавлялся от них. О, я немало набрался опыта, прежде чем постиг блаженство одинокой жизни.

Септимус вздохнул.

— А ведь это, должно быть, очень приятно, Вигглсвик, иметь жену?

— Да ведь у вас же есть.

— Да, да, конечно. Я думал о тех, у кого нет.

Вигглсвик с таинственным и конфиденциальным видом приблизился к постели своего хозяина.

— Вы не находите, сэр, что нам здесь живется очень уютно и удобно?

— Д-да, — нерешительно проговорил Септимус.

— Мне, по крайней мере, не на что жаловаться. Провизия свежая, спать тепло, пиво вкусное, опять же всякие ягоды… Чего еще нужно человеку? Не бабу же. Баба — всегда помеха.

— Вам не холодно, Вигглсвик, вот так, в одной рубашке? — нерешительно осведомился Септимус.

Вигглсвик не счел нужным понять деликатный намек.

— Холодно? Нет. Если бы мне было холодно, я бы живо согрелся. Я только хотел сказать вам, мистер Дикс, что теперь, когда вы с миссис на время расстались, — вы не находите, что так и удобнее, и уютнее? Я, конечно, ничего не говорю. Если она сюда приедет, я буду все делать исправно. Я свое дело знаю. Но знаете, сэр, женщина, — как пойдет она наводить всюду чистоту, да пыль сметать, да мыться горячей водой, да цветы расставлять по вазам, — ужасно много от нее суеты. Я не раз был женат, так знаю. Вы не думаете, сэр, что нам с вами было бы лучше вдвоем, как сейчас?

— Нам, разумеется, недурно, — вежливо ответил Септимус, — но я все-таки боюсь, что вам сегодня же придется заняться чисткой и сметанием пыли. Мне очень совестно вас беспокоить, но миссис Дикс вернулась в Англию и, может быть, сегодня же вечером будет здесь.

Тень неудовольствия скользнула по грубому хитрому лицу старого вора. Тем не менее, он воскликнул:

— Я рад! Я страшно рад!

— Очень приятно это слышать, — ответил Септимус. — Принесите мне воды для бритья.

— Вы что же, вставать будете? — недоверчиво и ворчливо осведомился Вигглсвик.

— Ну да.

— Значит, и завтрак вам надо готовить?

— О нет! — Септимус улыбнулся своей бледной улыбкой, которая как будто просачивалась сквозь его черты. — С меня вполне достаточно послеобеденного чая — ну там немного ветчины, яиц, еще чего-нибудь…

Старик ушел, ворча, а Септимус еще раз перечел письмо. Как это мило со стороны Эмми, думал он, писать ему такие ласковые письма.