Счастливого Рождества, Тони!

— Если вы способны сделать над собой небольшое усилие, Тони, попытайтесь на сегодня совершенно выбросить из головы мадам Гажан — я хочу, чтобы никакие посторонние мысли не отвлекали нас от дела. Давайте пока оставим в стороне вопрос, играла она во всем этом какую-либо роль или нет, согласны? Сейчас нам важно одно: это не Эвелин ездила в Испанию. Стало быть, займемся исключительно путешественником, добравшимся до Сара на машине Гажана, а заодно поищем тело.

Я чуть не опрокинул чашку.

— Тело?

— На сиденьях машины обнаружены пятна. Мне только что сообщили о результатах экспертизы, и лаборатория подтверждает, что это, несомненно, кровь. Теперь я окончательно убедился, что мы с вами должны восстановить добрую память убитого инженера.

— Убитого? Но тогда Эвелин…

— Молчок, Тони! Вспомните, мы договорились не упоминать о мадам Гажан. Может, она ни о чем не догадывается, а может, знает куда больше нашего, но об этом мы подумаем потом. Что до меня, то я все больше склоняюсь к версии, о которой говорил вам ночью: кто-то подкараулил инженера в гараже, убил его, а потом увез труп с собой.

— Куда?

— Надеюсь, еще до вечера мы это выясним. Вы сыты?

Я отодвинул поднос:

— Не то слово!

— Тогда даю вам пятнадцать минут на бритье и все прочее, а потом — за дело.

— И куда мы поедем?

— В Кап-Фэррэ…

— На дачу к Сужалю?

— Отрадно видеть, что шарики у вас вертятся в нужном направлении, — иронически заметил Лафрамбуаз. — Так я вас жду.

В половине девятого мы выехали из дома инспектора. Стояло ясное, морозное утро. До Рождества оставалось всего два дня, и сердце у меня сжималось от тревоги. Удастся ли мне отпраздновать его вместе с Эвелин или ее посадят в тюрьму?.. Моя любимая в наручниках… Представляя себе эту картину, я уже не мог спокойно любоваться улицами Бордо — мешал комок в горле. Все мое существо противилось страшному видению. Эвелин? Нет, невозможно! Дичь и бред!

В Фактюре мы свернули направо — к Андерно-ле-Бэн, миновали Арес и меньше чем в трех километрах от этой деревушки поехали на сей раз налево — в таинственную глубину и безмолвие зимнего леса. Проехав Пикей, мы слегка отклонились от берега моря и наконец увидели стоящий среди высоких сосен домик.

— Мы на месте, — лаконично оповестил меня Лафрамбуаз.

В самом коттедже мы не нашли ничего интересного — там было всего две комнаты, причем одна — совсем крошечная, и такая кухня, где и повернуться-то негде, да еще крытая веранда. Короче, самый заурядный загородный домишко. Мы быстро вышли на воздух.

— Если тело Марка Гажана зарыто где-то здесь, то наверняка не у моря — оттуда кто-нибудь мог бы заметить, как убийца делает свое черное дело, — проворчал Иеремия. — Пойдемте-ка лучше за дом.

Мы медленно двинулись в сторону сосен, и по дороге мой спутник рассказывал, на чем основаны его надежды:

— Со дня преступления сюда, очевидно, никто не приезжал. Эвелин Гажан вряд ли пришло бы в голову томиться тут в полном одиночестве. Виновна она или нет, но ехать в этот уединенный уголок было совершенно незачем. Как печаль, так и угрызения совести в равной мере сделали бы поездку невыносимой. Если убийца — Фред Сужаль, то я тоже плохо представляю, зачем ему бродить на месте преступления. В общем, Тони, я очень рассчитываю отыскать какие-нибудь следы — во-первых, воздух здесь слишком влажный и земля почти не затвердела, а во-вторых, волоча на себе тело, человек не мог ступать, как кошка, и должен был оставить довольно глубокие отпечатки подошв. Согласны?

— Вполне… Вы, вероятно, были отличным бой-скаутом, Иеремия?

— И по-прежнему им остался, Тони. А теперь — за работу.

Честно говоря, я не особенно гожусь для игры в индейцев, и все-таки мне доставляло истинное наслаждение наблюдать, как Лафрамбуаз идет, пригибаясь к земле, словно принюхиваясь, и то наклоняется над какой-нибудь сломанной веточкой, то вдруг поднимает комочек земли и разминает в пальцах. Едва зарубцевавшиеся раны, видать, нисколько не стесняли движений Иеремии, разве что он еще чуть заметно прихрамывал. Я тоже старался изо всех сил, но для меня лес всегда есть лес и одно дерево похоже на другое. К полудню мы (во всяком случае, я) совершенно вымотались, но так ничего и не обнаружили. И, по правде говоря, успели исследовать лишь крошечную часть леса. Я прикинул, что в таком темпе мы и за месяц вряд ли прочешем хоть один гектар, и честно признался Лафрамбуазу, что следопыт из меня никуда не годный, а потому не вижу особого смысла в его затее, но мой пастор-недоучка лишь в очередной раз сослался на Писание:

— «…истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „Перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».[11]

Немного помолчав, он уже обычным тоном добавил:

— Этот Сужаль куда крепче, чем я предполагал. Вероятно, он уволок тело подальше. А я не желаю верить, будто агенты спецслужб знают, что такое усталость. Давайте-ка перекусим и — опять за дело!