Счастливые девочки не умирают

Мать Леи пришла разведать, что у нас за возня. В полночь она позвонила маме и гробовым голосом проговорила в трубку: «Кажется, девочки во что-то ввязались».

Поскольку я рано созрела и уже в пятом классе выглядела как Мэрилин Монро, родители уверовали, что именно я – мозговой центр нашего девичьего наркосиндиката. Ведь по мне сразу было видно, что я непутевая. Из королевы небольшого, всего в сорок человек, класса я в одночасье превратилась в назойливую муху, которую так и норовили прихлопнуть. Даже девочка, которая имела обыкновение совать в ноздри жареную картошку перед тем, как отправить ее в рот, не хотела сидеть рядом со мной.

В конце концов слух докатился до школьной администрации. Маму с папой вызвали к директрисе, людоедского вида женщине по имени сестра Иоанна, которая заявила, что мне придется подыскать другую школу. Мама фыркала всю дорогу домой и в конце концов решила отправить меня в одну из «элитных» частных школ в Мейн-Лайне: так больше шансов поступить в университет Лиги Плюща и выйти замуж за большие деньги. «Мы им покажем», – торжествующе заявила она, вцепившись в руль, словно в бычью шею сестры Иоанны. Переждав немного, я шепотом спросила: «А в Мейн-Лайне мальчики будут?»

На той же неделе мама забрала меня из школы пораньше, и через сорок пять минут мы очутились в самом сердце зеленого, увитого плющом Мейн-Лайна, где находилась школа Брэдли – частная, внеконфессиональная школа с совместным обучением. Председатель приемной комиссии дважды упомянула, что здесь, в Брэдли, училась первая жена Сэлинджера. Тогда, в начале двадцатого века, это был пансион для девочек. Я приберегла сей любопытный факт на будущее и неизменно выкладывала его во время собеседований с потенциальными работодателями и свекрами. «Да-да, я ходила в школу Брэдли. Кстати, вы знали, что там училась первая супруга Сэлинджера?» Быть невыносимой можно, только если сама знаешь, что невыносима. По крайней мере, это меня оправдывало в собственных глазах.

После обзорной экскурсии по школе пришла пора сдавать вступительный экзамен. Меня привели в роскошную столовую, похожую на пещеру, и усадили во главе длинного массивного стола. Гравировка на бронзовой табличке, висящей над дверью, гласила: «Зал Бреннер Болкин». У меня в голове не укладывалось, чтобы в англоговорящем мире кого-нибудь звали «Бреннер».

Экзамен почти стерся из моей памяти. Помню только, что следовало описать какой-нибудь предмет, не называя его. Я написала о своей кошке, в конце присочинив, как она спрыгнула с заднего крыльца под колеса машины, навстречу жестокой смерти. То, как в Брэдли торчали по Сэлинджеру, навело меня на мысль, что у них слабость к душевно неуравновешенным личностям. Я оказалась права: через несколько недель нас известили, что я получила стипендию и смогу закончить школу Брэдли с выпуском две тысячи пятого года.

– Волнуешься, солнышко? – спросила мама.

– Вовсе нет, – соврала я и выглянула в окно, не понимая, что она нашла в этом Мейн-Лайне. На мой неискушенный взгляд четырнадцатилетней девочки, здешние дома не шли ни в какое сравнение с оштукатуренным розовым амбаром, где жила Лея. Хороший вкус, как мне предстояло уяснить, заключался в хрупком равновесии между блеском и простотой.

– У тебя все получится! – Мама ободряюще потрепала меня по колену. Ее губы, обильно смазанные жидкой помадой, блестели на солнце.

Мимо нашего «бумера» прошествовала четверка девушек: на узких плечах – школьные рюкзаки с удобными лямками, стянутые в конский хвост белокурые волосы покачиваются, как плюмажи на спартанских шлемах.

– Да, мам. – Я закатила глаза; не из-за нее – из-за себя. Я была готова разреветься, свернуться клубочком у нее на коленях, чтобы она снова погладила длинными ногтями мою руку, пока я не покроюсь мурашками. «Пощекочи ручку!» – упрашивала я, когда ребенком прибегала к ней пообниматься.

– Беги, а то опоздаешь! – От поцелуя на щеке остался липкий след. «Пока», – буркнула я, свежеиспеченный несносный подросток. В то утро, за тридцать пять шагов до школьных ворот, я только репетировала будущую роль.

День начался с классного часа. У меня голова шла кругом, как в любовной горячке. В старой школе не было ни звонков с урока и на урок, ни разных учителей по разным предметам. Там класс был разделен на две группы по двадцать девочек. Каждая группа занималась в отдельном кабинете, где из года в год одна и та же учительница (а все они, за одним-единственным исключением, были монашки) читала математику, обществоведение, религиоведение и английский (причем нашей группе всегда доставалась монашка). В школе Брэдли раз в сорок минут звенел звонок, возвещая о переходе в другую аудиторию, к другому учителю и другим соученикам. Я чувствовала себя актрисой, приглашенной звездой на съемках молодежного сериала «Спасенные звонком».