Счастливые неудачники

На суде выяснилось, что отец почти все деньги вкладывал в производство. «Богемский хрусталь» местного розлива требовал новых технических приспособлений. Они останутся служить государству. Так говорил адвокат. А прокурор от лица государства гордо отказывался от этих «подачек», ненужных для выпуска граненых стаканов, предусмотренных народно-хозяйственным планом.

Заседание суда шло при закрытых дверях, потому что по делу проходили высокие начальники разных ведомств – от торговли до милиции. Схема «цехового хрусталя» оказалась закрученной и напоминала хорошо отлаженный механизм. Выяснилось, что машины с «преступным грузом» сопровождали люди в погонах во избежание нежелательных проверок на дорогах. К силовому ведомству возникли вопросы. Тоненькие ручейки денежных потоков тянулись на самый верх, просачиваясь под двери людей в мундирах, среди которых был и отец Семена. В его чистых руках и спокойной совести стали сомневаться. Недоброжелатели уже потирали руки, готовясь занять его место. Но генерал, отец Семена, в кресле усидел, хотя это было труднее, чем удержаться на диком мустанге. Кресло ходило под ним ходуном. Его спас звонок из высочайшего кабинета, хозяин которого душевно посоветовал следователю «не копать в этом направлении». Следователь беспрекословно подчинился, благодаря чему Семен остался мальчиком из хорошей семьи.

А Маруся вылетела из этого списка. Со всеми вытекающими последствиями.

Как только отца Маруси арестовали, Семен предложил ей съездить к нему на дачу, чтобы отдохнуть от этой выматывающей истории. Там он без особых прелюдий реализовал ее девичью мечту – он и она в одной постели, тесно прижавшись друг к другу. Маруся думала, что ввиду чрезвычайной ситуации Семен решился наконец-то сломать намеченный график и спрямить дорогу в ЗАГС. Но утром, едва она проснулась и, счастливая, потянулась к «почти мужу», он, с любопытством наблюдая за ее реакцией, предложил со свадьбой подождать. Так дорога оказалась тупиком. Маруся поняла, что дачная постель означала разжалование ее до уровня общежитских девчонок. Но в отличие от них она знала слово «мезальянс» и предложение «повременить со свадьбой» не могло ее обмануть. Это был разрыв, скрыть или смягчить который Семен даже не пытался. Маруся не дала ему возможности насладиться своим замешательством. Она быстренько собралась и, сославшись на дела, покинула дачу. Только бы успеть, только бы не заплакать при нем.

По дороге к пригородной электричке Маруся дала волю своему горю. Казалось, что от ее слез весенние лужи выйдут из берегов, а птицы сочтут неуместным так откровенно радоваться жизни. Слезы текли так обильно, что лужи должны были как-то измениться. Но они оставались грязными и равнодушными, как и прежде. Даже птицы не сочли возможным уважить Марусино горе минутой молчания, они бестактно щебетали, словно ничего не произошло. Природа упивалась своим пробуждением, до дочери горниста ей не было никакого дела. И это как-то задело Марусю, растормошило ее, повесило ее страдание на крючок вопросительного знака: а стоит ли? так ли уж много она потеряла? Жизнь-то продолжается. И вообще. Любви-то особой не было, имелся лишь хорошо сбитый сценарий будущего счастья. Этот сценарий жизнь не приняла к постановке. Но все впереди. Весной легко верить в возрождение.

Семен боялся выяснения отношений, возможных истерик и скандалов. Но, к его удивлению, Маруся как будто исчезла. Под окнами у него не стояла, объяснений не требовала, самоустранилась без слез и обвинений. Не доставила Семену хлопот, за что он был ей благодарен. Все-таки приятно иметь дело с девушками из хороших семей, даже из бывших хороших.

В аспирантуре быстро выяснилось, что тема Маруси бесперспективна. Ну, то есть абсолютно. Ловить ей нечего, кандидатскую диссертацию на эту тему ей не защитить. Она заикнулась о смене темы, но научный руководитель так жалобно на нее посмотрел, словно она мучит его своей недогадливостью. Ему было неловко и стыдно, но другого выхода не оставалось, ведь ослушаться ректора он не мог. От Маруси следовало избавиться. Плодить династию расхитителей социалистической собственности было недопустимо.

Отцу дали 15 лет исправительно-трудовых лагерей. С учетом смягчающих обстоятельств. Другими словами, в благодарность за новое оборудование, купленное на его деньги, нажитые нечестным, преступным путем. Дяде Паше повезло меньше. Его деньги оказались вложены в бриллианты, сверкающие на тете Розе. Те, что не поместились на ее телесах, были сложены в баночку из-под растворимого кофе, которую нашли под половицей на его даче. Дядю Пашу за «расхищение социалистической собственности в особо крупных размерах» расстреляли. Тетя Роза, оставшись без бриллиантов и без мужа, вскоре заболела и, к сожаленью, подтвердила расхожее мнение, что онкологию у нас лечат плохо. Их детей, попавших сначала в детский дом, со временем разобрали сердобольные родственники. Так закончилась эта история.