Счастливые привидения

— Ах, мне горько даже смотреть на него! — воскликнула она. — Он такой застенчивый, что не может ни с кем познакомиться, живет исключительно литературой, пристрастился к поэзии как к наркотику. Кто-то должен ему помочь.

Она была искренне огорчена.

— Из огня да в полымя.

— Нет, я бы не смогла, как он, — пожав плечами, проговорила она в задумчивости. Ей никогда не приходило в голову вникать в ехидные реплики мужа.

Оба молчали. Пришла горничная за подносом, спросила, останется ли он к обеду. Он подождал ответа жены. А она сидела, спрятав подбородок в ладонях, и, погруженная в раздумья о молодом немце, ничего не слышала. В душе Питера пылала ярость. Ему хотелось ударить ее, лишь бы она обратила на него внимание.

— Нет, — ответил он горничной. — Не думаю. Пола, ты сегодня обедаешь дома?

— Да.

По ее тону, спокойному, рассеянному, он понял — она хочет, чтобы он остался. Однако ей не пришло в голову сказать что-нибудь на этот счет.

Наконец, некоторое время спустя, она спросила:

— Чем ты вчера занимался?

— Ничем — рано лег спать.

— Хорошо спал?

— Да, спасибо.

Устыдившись столь нелепо учтивой беседы женатых людей, он решил уйти. Она молчала.

Потом спросила, и ее голос прозвучал глухо и печально:

— Почему ты не спрашиваешь, чем занималась я?

— Потому что мне все равно — ты поехала к кому-то обедать.

— Почему тебе все равно? Разве тебе не надо беспокоиться?

— Насчет того, что ты делаешь назло мне? Нет!

— Ха! — С ее губ опять сорвался язвительный смешок. — Ничего я не делаю назло тебе. Я была убийственно честной.

— Даже с этим твоим Ричардом?

— Да! — воскликнула она. — Там мог бы быть и Ричард. Но тебе же наплевать!

— В таком случае ты стала бы лгуньей, даже хуже, чем лгуньей, значит мне лучше не беспокоиться.

— Тебе наплевать на меня, — угрюмо повторила она.

— Говори, что хочешь…

Она помолчала.

— И ты совсем ничего не делал вчера вечером?

— Принял ванну и лег спать.

— Да. Тебе на меня наплевать, — подумав, проговорила она.

Он не ответил. Маленькие фарфоровые часы негромко пробили шесть раз.

— Утром я еду в Италию, — сказал он.

— Да.

— Остановлюсь, — медленно, словно выдавливая из себя каждое слово, проговорил он, — в Милане в «Аквила Неро». Адрес тебе известен.

— Да.

— Меня не будет около месяца. Отдыхай.

— Да, — резко выпалила она, оскорбленная его упрямством. А ему, как он ни настраивал себя, было тяжело дышать. Он знал, что это расставание — окончательный духовный разрыв, что оно подводит черту, за которую им больше не перейти, что это итог их, в общем, неудачного супружества. А ведь он всю свою жизнь подстроил под него. Почему она обвиняет его в том, что он не любит ее? Мойст крепко вцепился в подлокотники. Неужели это правда? Неужели ему понадобилось лишь то, что женщина приносит в такие отношения, например, душевный покой, который обретает мужчина, когда живет с одной женщиной, даже если их любовь не так уж и совершенна? Или цельность, появившаяся в его жизни и сделавшая ее легкой? Или положение женатого человека с собственным семейным очагом и ощущение своей принадлежности дому, в котором есть женщина — не по найму, — заботящаяся о нем. Неужели ему понадобилось это, а не она сама? Но ведь все это он хотел иметь с ней — только с ней и ни с какой другой женщиной. Разве этого недостаточно? Наверное, он несправедлив к ней — может быть. Во всем, что она наговорила ему, не было и доли шутки. А если она не шутила, значит, придется ему в конце концов поверить ей, поскольку она говорила от души. На него опять навалились тоска и усталость.

Когда он поглядел на нее сквозь сгустившиеся сумерки, она смотрела в огонь и беспокойно, беспокойно грызла ноготь, сама этого не замечая. У него тотчас стали ватными руки и ноги, едва он понял, что она тоже мучается, тоже страдает. В ее облике, в ее поникшей фигуре, в упрямом и потерянном выражении лица появилось нечто такое, что у него закружилась от нежности голова.

— Не грызи ногти, — тихо проговорил он, и она послушно опустила руку. У него зашлось сердце. Он почувствовал, как изменилась комната. Только что она была чужой, эта комната, словно кем-то установленная декорация, словно большая коробка. А теперь в ней стало как будто теплее, и у него появилось ощущение, что не только комната, но и он сам проникся этим теплом, и они сблизились.