Счастливые привидения

Я знаю, что оно приходило. Я знаю, что оно приходило как женщина ко мне как к мужчине. Однако больше я ничего не помню, мне лишь известно, что это — было. Из глубин сна был мой зов, и был отклик женщины как чуда женственности. Ни губ, ни бедер, ни лица. Я не помню прикосновений, не помню ничего. Всё в глубинах тьмы. И все же я знаю — это было.

Проснулся я перед рассветом, словно пришел из очень далекого далека, неясно ощущая, как из абсолютного небытия приближаюсь, приближаюсь, подобно солнцу, к горизонту. Пока, наконец, слабое бледное сознание не окрасилось моим пробуждением.

Уже потом я учуял пропитавший всё аромат, как будто цветов сливы, и ощущение чего-то на диво шелковистого, но когда и как свершилось прикосновение, я понятия не имел. Это было похоже на первый проблеск зари.

Сознание практически ничего не зафиксировало, и это исчезло. Подобно киту, который уплывает в бездонное море. Память о том, что произошло между привидением и мной покинула меня, не оставив ничего определенного, словно аромат цветка сливы спрятался в дальнем закоулке мозга, тогда как руки и ноги, заласканные, впитывали шелковистость, ни с чем не сравнимую.

Всё осознав, я вдруг засомневался. Мне хотелось обрести уверенность, получить реальное подтверждение. Но пока я искал это подтверждение, аромат воспоминания о том, что что-то было, окончательно исчез. Больше я ничего не знал достоверно.

Рассвет понемногу проникал в окна, с которых я снял ставни, накапливался в комнате, пока я искал подтверждение.

Мне никогда не узнать наверняка. Мне никогда не узнать наверняка, было привидение бесплотным духом или женщиной, реальной женщиной, что подсказывало мне ощущение шелковистости на руках и ногах, или сном, галлюцинацией! Этого мне никогда не узнать. Мне пришлось спешно покинуть Риддингс, поскольку неожиданно заболела леди Латкилл.

— Вы приедете к нам еще, — сказал мне Люк. — В любом случае, часть вас навсегда останется тут с нами.

— До свидания, — сказала Карлотта. — Напоследок все было чудесно!

Она показалась мне невероятно красивой, когда я уезжал, словно опять явилось привидение, и я вернулся в далекие глубины сознания.

Следующей осенью я снова отправился за море, но перед этим получил письмо от лорда Латкилла. Он редко писал мне.

«У Карлотты теперь есть сын, у меня — наследник. У него светлые волосы, цвета желтого крокуса, и одна молодая слива у нас в саду зацвела, перепутав осень с весной. Для меня мальчик — плоть и кровь нашего привидения. Даже мама больше не заглядывает в потусторонний мир. Теперь вся ее жизнь — по эту сторону.

Итак, наш род, милостью привидения, не исчезнет. Мы назвали мальчика Габриэлем.

Дороти Хейл тоже стала матерью, на три дня раньше Карлотты. Она родила дочку, похожую на черную овечку, которую назвали Габриэллой. По звучно блеющему голоску девочки легко угадать отца. У нашего сына голубые глаза и опасные задатки яростного спорщика. Ему не грозит невезение нашего рода, потому что он зачат привидением и в любую минуту готов пустить в ход кулаки.

Полковник здоров, спокоен, выдержан. Он фермерствует в Уилтшире, выращивает свиней. Теперь это его страсть, cr^eme de la cr^eme[61] свинья. Должен признать, что у него золотые свинки, элегантные, как Диана де Пуатье[62], и боровы, словно сам Персей в золотом цвету ранней юности. Он смотрит мне прямо в глаза, я отвечаю ему тем же, и мы понимаем друг друга. Он спокоен и горд, здоров и радушен, выращивая свиней ad majorem gloriam Dei[63]. Отличное развлечение!

Я люблю мой мирный дом и всех, кто в нем живет, включая ту, с ароматом сливы, которая приходила к вам. Не понимаю, зачем вам бродить по неспокойным далеким местам. По мне, так нет ничего лучше, чем быть дома. Я живу в мире с собой, и если земля придет к жестокому и безвременному концу, как утверждают пророки, чует мое сердце, что дом Латкиллов уцелеет, ибо держится на нашем привидении. Возвращайтесь и убедитесь, что мы никуда не девались…»

Прекрасная дама

В свои семьдесят два года Полин Аттенборо при сумеречном освещении выглядела не больше, чем на тридцать. Она действительно прекрасно сохранилась и была на редкость эффектной. Естественно, немалая роль принадлежит правильному оформлению. Но все равно ее скелет был бы изысканным скелетом, а череп — изысканным черепом, как у этрусской женщины, и ее оголенные кости и прелестные здоровые зубы не потеряли бы женского очарования.

У миссис Аттенборо был идеальный овал лица, и само лицо немного удлиненное, обычно такие медленно стареют. Обвисать нечему. Великолепный нос с горбинкой не изменился с годами. Разве что чуть-чуть выпуклые серые глаза выдавали ее возраст. Тяжелые голубоватые веки иногда, как будто не выдерживая напряжения, были не в силах скрывать озорной блеск в прячущихся за ними глазах, и в уголках глаз появлялись крохотные морщинки, которые то становились глубже, когда она уставала, то почти исчезали, и она сияла весельем, как дама Леонардо[64], которая вот-вот рассмеется.