Счастливые (сборник)

Вера Александровна смотрела на этот взрыв чувств не то чтобы неодобрительно, но ей казалось, что такую бурю эмоций надо бы немного пригасить, но и не возбуждать. Потому сама она была сдержанна, говорила даже тише, чем обыкновенно, а к вечеру вообще неважно себя почувствовала и легла раньше обычного. Мария ворвалась к ней в комнату для вечернего поцелуя. Чмокнув в щеку, скороговоркой спросила:

– Ты завтра с нами на пруд пойдешь?

И Вера слегка ранилась о местоимение: с нами, с ними, а я – уже отдельно…

– Посмотрим, Мурзик. У нас ведь еще дело есть – показать маме, как ты стала замечательно читать и писать!

Девочка вскочила:

– Я совсем забыла! Я сейчас покажу!

Шурик наутро уехал к своему переводу, а Стовба провела на даче два дня. О дальнейшем пребывании Марии на даче Вера не заговаривала. Не решалась. Она боялась, что не очень правильно сказанное слово приведет к тому, что Лена заберет дочку. Молчала. На третий день Стовба за завтраком сказала:

– У вас на даче так здорово, Вера Александровна. Лучше, чем на Кавказе, честно. Никуда б не уезжала. Спасибо вам большое. Мы с Марией завтра уезжаем. Может, приедем еще, если пригласите, – хихикнула она.

И не успела Вера Александровна произнести заранее заготовленную фразу, как раздался громкий рев Марии:

– Мамочка! Ну еще немного! Побудем еще немножко здесь. Веруся, ну пригласи же нас еще побыть!

И от матери она прыгала к Вере, от Веры – к матери, дергала их за руки, просила. Такой поддержки Вера даже не ожидала. Она выждала немного, потом попросила Ирину сварить еще полкофейника кофе, поправила прическу. Стовба сидела в полной растерянности. Мария, ерзая у нее на коленях, шептала в ухо:

– Ну, пожалуйста, пожалуйста!

– Дорогие мои! Вы знаете, я буду очень рада. Леночка, а может быть, вы действительно остались бы здесь пожить? Было бы замечательно. У нас чудные соседи, они приезжают только на субботу-воскресенье, и я уверена, они уступили бы нам одну из своих комнат или, по крайней мере, террасу на будние дни.

Стовбе пора было уезжать. Стовба твердо решила забрать Марию в Ростов. Ей обещали – почти наверняка – путевку в хороший пионерский лагерь в Алупке на август. Но действительно, может быть, следовало бы оставить Марию здесь еще на месяц.

– Ну, мамочка! Останемся! Останемся навсегда!

Вера Александровна, видя растерянное лицо Стовбы, поняла, что шансы ее поднимаются.

– Ну, хорошо, хорошо… – сдалась Стовба. – Ты понимаешь, Мария, мне-то на работу нужно. Так что я должна ехать. К тому же, Вера Александровна, вы ведь, наверное, от Марии и так устали. Вам ведь от нее отдохнуть надо.

– Знаете, Лена, если бы вы обе смогли остаться, я была бы очень рада. Но если вы оставите у нас Марию, мы уж ее не обидим! Она у нас девочка любимая…

Мария перебралась с материнских колен на Верины и обратно, и снова к Вере. И дело сладилось – Марию оставили до конца лета.

Лето было чудесное, как будто на заказ: нежный июнь, сильный июль с жарой и послеобеденными густыми дождями, медлительный, неохотно отпускающий тепло август. Вера ловила себя на мысли, что делается все более похожей на покойную мать. Не внешне, конечно, – Елизавета Ивановна всегда была крупной, грузной женщиной, с лицом выразительным, но скорее некрасивым, в то время как Вере досталась тонкая внешность, к старости все более благородная, а именно внутренне – состоянием душевной радости, в котором всегда пребывала Елизавета Ивановна.

То ли Вера с годами примирилась со своей неудачливостью, то ли ее преодолела, но все чаще она замирала от незнакомого прежде счастья просто так, неизвестно от чего: от пролетевшей птицы, от вида земляничного куста в густом цвету и с зелеными ягодами на макушке, от шебуршания Мурзика за завтраком, когда та старалась незаметно раскрошить хлеб, чтобы отнести его цыплятам, – Ирина Владимировна не разрешала кормить птицу хлебом – только зерном… Вера улыбалась сама себе, удивляясь постоянно хорошему настроению.

«Это Мурзик так на меня действует, – думала она и тут же шла в своих мыслях дальше: – Только теперь я поняла, почему мама так любила работать с детьми, – от них идет такая свежая радость…» У Веры давно уже зародился серьезный план, собственно, она все подготовила, надо было только привлечь на свою сторону Шурика. Впрочем, на него она всегда могла полностью положиться. Но поговорить с ним было необходимо.

Они сидели на терраске. Мария уже спала. Неяркая лампа в самодельном абажуре низко висела над столом. Несмотря на сильную дневную жару, вечером стало прохладно, и Вера накинула на плечи кофту. В доме наступило особое состояние – детский сон, казалось, сгущал и без того плотный воздух, невидимым облучением наполнял все ближнее пространство, рождал глубокий покой…