Счастливые шаги под дождем

Джой узнала о сердечном приступе отца из телеграммы, когда они жили в морских казармах в Портсмуте. Она молча горевала, мучась чувством вины оттого, что ее не было там, и думая о том, что, допусти она такую мысль, могла бы пожелать, чтобы мать ушла первой.

– Полагаю, она получила то, что хотела, – сказала она тогда Эдварду, и муж поднял брови в ответ на ее резкий тон. – Теперь она может выйти замуж за того, кто отвечает ее требованиям.

Не ощущая себя свободной после его смерти, Элис превратила покойного Грэма Леонарда в новое средоточие своей жизни, сердясь на него даже больше, чем на живого. «Теперь для меня слишком поздно», – небрежными каракулями писала она в письмах к дочери, а между строк читалось, что она не оказалась бы в столь безнадежной ситуации, если бы у него хватило благопристойности умереть раньше – до того, как она раздастся в талии, у нее обвиснет кожа и поседеют волосы. До того, как Данкан Аллейн, напуганный ее неожиданно изменившимся статусом, обратит внимание на более моложавую Пенелопу Стэндиш, чей муж, хотя и часто бывавший в отъезде, оставался очень даже живым. В этих письмах Элис тоном мученицы выговаривала Джой за ее отсутствие и в то же время отвергала любое предложение дочери вернуться и быть с ней. «Теперь у тебя своя жизнь», – периодически повторяла она, когда Джой скрепя сердце предлагала ей свободную комнату в их доме. И саркастически добавляла: «Зачем тебе обременять себя пожилой женщиной». Если бы за пять лет до этого Джой назвала ее пожилой женщиной, Элис ответила бы очень резко.

«Дорогая мама, – бывало, вежливо отвечала Джой, – как я уже писала тебе, мы с Эдвардом будем рады в любое время принять тебя у нас». Она знала, это ей ничем не грозит: Элис ни за что не променяет дом на Робинсон-роуд, с его паркетными полами и прекрасными видами, на стесненные и аморальные условия жизни семей морских офицеров. Но в каждом письме Джой на всякий случай непременно упоминала то случаи заражения какой-то инфекцией, то плохое поведение прислуги, то крики соседских детей.

Джой не хотела возвращаться в Гонконг. Прожив шесть лет в качестве жены морского офицера, она почувствовала, что прежней Джой больше не существует – несвободной, неловкой и несчастной Джой. Вместо того чтобы стараться стать на кого-то похожей, она наслаждалась свободой быть самой собой. Ее неуемная жажда открывать для себя мир утолялась их частыми перемещениями по земному шару – от Гонконга до Саутгемптона, далее в Сингапур, на Бермуды и, наконец, в Портсмут. Эдвард однажды сказал, что его жена – единственная из жен моряков, которая при появлении дорожных чемоданов радостно улыбается, а не покорно вздыхает. Джой, не обремененная детьми – они решили немного подождать – или стремлением обосноваться на одном месте, наслаждалась каждым новым местом назначения, будь то хмурые небеса Южной Англии или обжигающие пески тропиков. Во всем этом была новизна, это помогало расширить кругозор, как фотоаппарат с панорамным обзором, и уменьшало ее страхи оказаться в каких-то рамках, быть привязанной к более формальному, строгому образу жизни.

И что более важно, это означало быть с Эдвардом, который хотя и перестал быть для Джой богом, но проявлял к ней такую сильную привязанность и окружал таким вниманием, что только через три года замужества она перестала возносить ежедневную благодарственную молитву. Джой была счастлива и без конца говорила себе об этом, как будто произнесение этих слов могло удержать счастье. Ей нравилось ощущать себя с мужем командой, союзом двух людей, в отличие от ее родителей или многих других пар, которые были перед ее глазами, когда она росла. Многие были сломлены разочарованием, обязательствами и исчезнувшими мечтами. Джой не приходилось отказываться от мечтаний – она только-только научилась мечтать.

Ей пришлось, однако, научиться приспосабливаться к определенным условиям, заниматься хозяйством. И здесь Джой, столкнувшись с проблемами конфликтной прислуги, неисправного бойлера и неотвратимостью приготовления еды, невольно проникалась сочувствием к матери. С ее склонностью к одиночеству Джой не скучала без компании и поэтому нормально переносила длительное отсутствие мужа. Ей также пришлось привыкнуть к тому, что Эдвард нуждается в большом внимании. В первые годы их совместной жизни ей приходилось подавлять в себе ощущение клаустрофобии, когда он, бывало, ходил за ней из комнаты в комнату, как собака, выпрашивающая объедки. Ей также приходилось учиться большей общительности: положение Эдварда обязывало его к частым развлечениям с новыми коллегами и деловыми партнерами, посещавшими корабли. В обязанности Джой входила организация званых вечеров, разработка меню, инструктаж прислуги и подготовка достаточного количества форменной одежды – белая форма на день и короткие пиджаки на вечер для кают-компании, – чтобы муж всегда выглядел как положено.