Счастливый билет

— Когда через минуту мы приедем в больницу, оставайтесь в машине, а я наведу для вас справки, а потом подвезу к самым дверям, чтобы вы не бродили по такой холодине от одного здания к другому. Как ее зовут, милочка?

— О’Брайен. Китти О’Брайен. Большое вам спасибо, вы — ангел.

Мужчина рассмеялся.

— Обязательно расскажу своей женушке, что возил в своей машине леди из самой Калифорнии и что она назвала меня ангелом.

Когда они приехали в больницу, водитель выскочил из машины и исчез. Его не было несколько минут. Вернувшись, он сообщил:

— Ваша мать лежит в палате Ф-2. — И подвез Лизу к самой двери.

После того как она ему заплатила, он вдруг сказал:

— Послушайте, милочка, моя смена заканчивается только в восемь часов утра. Вот, держите номер телефона моей компании. Если захотите уйти пораньше, позвоните и попросите Сэма, и если я буду свободен, то подъеду и заберу вас. Договорились?

Лиза слышала, как гудят лампочки в гирлянде на елке, стоящей в вестибюле. Но, за исключением этих звуков, в больнице царила жутковатая, мертвая тишина, и стук шагов по выложенному плиткой полу гулким эхом метался по пустынным коридорам, когда Лиза, следуя указателям, шла к палате Ф-2.

Лиза прошла мимо освещенной стеклянной будки, в которой за столом сидела медсестра и что-то писала. Заслышав ее шаги, женщина вздрогнула и испуганно подняла голову. Устыдившись, Лиза двинулась дальше на цыпочках, пока не подошла к дверям палаты матери.

Она уже подняла руку, чтобы толкнуть вращающиеся двустворчатые двери, как вдруг мужество покинуло ее. Проделав путь длиной в несколько тысяч миль, Лиза не могла заставить себя преодолеть последние несколько ярдов. Как сейчас выглядит мама? Ведь прошла почти четверть века с тех пор, как они виделись в последний раз.

Дверь отворилась, и молоденькая медсестра, испуганно вскрикнув, отпрянула.

— Извините, вы меня напугали. Кого вы ищете?

— Свою мать, миссис О’Брайен.

— Она лежит на первой кровати. — Медсестра выглядела на удивление бодрой, учитывая поздний час. — Ее дочь вот уже несколько недель приходит сюда каждый день. Я только что уговорила ее пойти домой и немного поспать.

— Какая дочь — Нелли?

— Извините, но я не знаю ее имени. У нее рыжие волосы.

— Тогда это Джоан.

— Должно быть, миссис О’Брайен замечательная мать. У нее бывает больше посетителей, чем у всех остальных пациентов вместе взятых.

— Так оно и есть.

Палата была длинной, и вдоль обеих сторон стояло по меньшей мере по десять кроватей. На каждой спала женщина. На белых стенах висели праздничные украшения, но красная лампа в центре помещения придавала палате какой-то зловещий вид. «Наверное, так выглядит ад», — подумала Лиза.

Китти лежала рядом с еще одной тускло освещенной стеклянной кабинкой, в которой сидела пожилая медсестра, перебиравшая папки в картотечном шкафу. Вокруг кровати матери занавески были задернуты.

— Она спит. — Медсестра приоткрыла занавеску и знаком предложила Лизе войти.

Лиза сделала глубокий вдох и шагнула внутрь. Она услышала, как с тихим шорохом у нее за спиной занавеска вернулась на прежнее место.

Они подложили маме под спину сразу три подушки, так что она спала почти в сидячем положении. На ней была розовая нейлоновая пижама, и ключицы отчетливо проступали сквозь тонкую ткань. Руки Китти покоились поверх белой простыни, туго натянутой поперек кровати. Концы ее были заправлены под матрас. От Китти осталось так мало, что под простыней едва угадывалось ее исхудавшее тело.

Лиза остановилась, глядя на нее, и почувствовала, как годы повернули вспять. Мама, моя мама.

Она присела рядом с кроватью и взяла тонкую руку Китти. Восковая кожа на вид и на ощупь напоминала мягкий шелк, и вены выделялись на ней так отчетливо, что рука казалась простроченной синими нитками.

— Мама, — вздохнула Лиза. Она наклонилась и прижалась щекой к изможденному лицу.

Китти удалили все зубы, и нижняя челюсть ввалилась так глубоко, что казалось, будто у нее нет подбородка. Бледные веки затрепетали, но глаза не открылись.

— Это ты, Лиззи? — прошептала Китти.

Как она догадалась?

— Да, мам?

— Ты и вправду здесь? — Ее невнятный голос был еле слышен.

— Да, мам, я здесь. Держу тебя за руку.

У Китти снова затрепетали веки, словно она была не в силах приподнять их. Наконец ее попытки увенчались успехом и глаза приоткрылись. Китти смотрела на пустой стул, стоящий по другую сторону кровати.

— Где ты, Лиззи, родная моя?

— Я здесь, мама. — Лиза потянулась и повернула лицо матери к себе. Голубые глаза закрывала молочно-белая пленка.

— Я знала, что ты придешь. — Китти подняла другую руку и накрыла ею ладонь Лизы. — Я хочу сказать тебе кое-что.

— Нет, мам, не надо мне ничего говорить.

— Надо, родная.

Лиза наклонила голову. Она едва слышала то, что говорила ей мать.

— Мне очень жаль, что так получилось. Ты была права: я все знала. Прости меня, Лиззи, родная моя.

— Это не имеет значения, мам. Со мной ведь не произошло ничего непоправимого.

«У смертного одра всегда приходится лгать», — подумала Лиза.