Счастливый билет

— Знаешь, я почти рада, что все открылось. Как верно заметила Джоан, эта история пожирала меня изнутри всю мою жизнь. Меня никогда не покидало состояние внутренней тревоги, и я не могла понять, в чем ее причина. Но теперь я знаю: это было чувство вины, стремление покаяться и искупить свои грехи.

— Хочешь, я и сегодня просмотрю почту? — спросила Джекки, входя в гостиную со стопкой писем в руках.

Вчера это были главным образом просьбы об интервью, несколько анонимных посланий, читать которые, по словам Джекки, Лизе было совсем не обязательно, и короткие записки со словами поддержки от друзей.

— Пожалуйста, — сказала Лиза. После двух бессонных ночей она по-прежнему чувствовала, что пока не в состоянии справиться с ситуацией.

— Так, еще несколько просьб дать интервью — ага, тебе даже предлагают пятизначную сумму за согласие. А вот это тебе лучше прочесть самой. — Джекки протянула ей письмо, отпечатанное на плотной белой бумаге.

Алан Пил больше не желал представлять ее интересы. «…B свете обстоятельств, вскрывшихся за последние два дня, полагаю, что я — не тот, кто вам нужен, чтобы действовать в ваших интересах в бракоразводном процессе, начатом вами против вашего супруга».

— Дерьмо! — выругалась Лиза.

— Вот и хорошо, — сказала Джекки.

— Что же тут хорошего?

— То, что ты ругаешься. Это значит, что ты понемногу становишься такой, какой была прежде.

— Я никогда не стану такой, как прежде.

— Станешь, — уверенно заявила Джекки. — Эй, а вот это уже интересно. Мило Ханна приглашает тебя на свое ток-шоу.

— Никогда! — отрезала Лиза.

Мило Ханна стал национальным героем, превратившись в непременный атрибут общественной жизни. Этот плут-ирландец вел по средам ток-шоу, выходившее на телевидении в прайм-тайм, и его аудитория исчислялась миллионами зрителей.

— Я и думать не хочу о том, чтобы выступить по телевидению. Я ненавижу программы, в которых гнусные ведущие (а Мило Ханна — один из худших) выворачивают людей наизнанку, после чего аудитория начинает обливаться жалостливыми слезами. Меня тошнит при виде этих фальшивых эмоций.

— Тебе определенно стало лучше, — твердо сказала Джекки. — Если дело только в этом, то тебе уже пора изложить свою версию происшедшего. Если бы твой вшивый адвокат не запретил тебе общаться с прессой, то твой ничуть не менее паршивый муж, может, и не зашел бы так далеко.

Лиза закурила очередную сигарету.

— Честно тебе скажу, Джекки, я даже не знаю, с чего начать. Я и хотела бы дать сдачи, но как прикажешь бороться с правдой? Даже если я во всеуслышание заявлю, что Тони ест новорожденных младенцев на обед, что из этого? Все равно уже ничего не изменишь.

— Ты могла бы объяснить, почему это сделала, — возразила Джекки. — Почему убила его.

— Господи, Джекки, я никогда — слышишь, никогда — не соглашусь на такое. Я чувствую себя испачканной от одной мысли об этом. Нет, лучше всего отсидеться где-нибудь, пока страсти не утихнут. А когда крысы разбегутся по своим делам, я уеду отсюда.

— Ты же знаешь, что так просто скандал не утихнет. Они найдут тебя где угодно. Я думаю, ты должна выйти на бой. — Джекки тем временем вскрыла очередное письмо в небольшом квадратном конверте и вынула оттуда листок дешевой линованой бумаги. — И вот это тебе тоже лучше прочесть самой.

Почерк был неразборчивый, как будто писал ребенок. Буквы наезжали одна на другую.

«…Господи, Лиззи, что я наделала? Прости меня, потому что я себя никогда не прощу. Этот человек был таким обходительным, и он задавал так много вопросов. Я все время думаю о маме и о том, что она возненавидела бы меня. Прости меня за все. Джоан».

— Бедная Джоан, — сказала Лиза. — Пожалуй, ей сейчас хуже, чем мне.

Джекки кивнула.

— Пожалуй.

— Нелли и мальчишки очень злы на нее. Наверное, мне стоит съездить к ней.

— Не сейчас, Лиза, подожди, пока буря не утихнет. Сейчас вы обе слишком взволнованы.

— Наверное, ты права. — Лиза улыбнулась. — В последнее время ты все время оказываешься права. А ведь когда-то я думала, что только я поступаю правильно, а ты постоянно делаешь глупости.

— Верно, — захихикала Джекки. — Прости, мне не следовало смеяться.

— Еще чего! Мне становится лучше. В конце концов, не зря же говорят: смейся, и весь мир засмеется вместе с тобой…

— Заплачь, и будешь плакать в одиночестве, — подхватила Джекки. — Или как насчет этого: смех — лучшее лекарство, — хотя все зависит от того, что именно у тебя болит. Наверное, когда случается приступ аппендицита, и смех не поможет.

— Пропади оно все пропадом, Джекки! — вдруг воскликнула Лиза. — А давай надеремся, как раньше? Где там эта бутылка виски?