Счастливый Феликс: рассказы и повесть

– По губам или не по губам, а слуховой аппарат зачем? – резонно заметила Галина Сергеевна.

Иннокентий Семенович повернулся к невестке.

– Видишь ли, моя дорогая, – так он всегда начинал серьезные рассуждения, – твоя логика не всегда годится в жизни. Нет, я ничего не хочу сказать, ты рассуждаешь как математик. А жизнь, видишь ли, требует другого подхода, более гибкого.

Головная боль началась еще вчера. Несмотря на анальгин, она не прошла, а, наоборот, усилилась, и Кешины философские раздумья нисколько не помогали.

– Взять хотя бы твою аспирантуру.

Валентина подняла набрякшие веки. При чем тут?.. А свекор продолжал:

– …это первое. Но ведь можно посмотреть с другой стороны!

Что там было первое, куда его занесло?

– …можно, конечно; только кому это надо? Вот я Павлику говорил уже: нет никакой трагедии.

Вот откуда: Пашка доложил. А теперь Кеша будет мне мозги компостировать.

– А теперь я у тебя спрошу, – Иннокентий Семенович будто услышал ее раздражение, – в чем драма? Далась тебе эта диссертация! Не женское это дело вообще, между нами говоря…

– Папа, зачем ты обобщаешь? – мягко заметил Павел. – Валентина занималась этой задачей…

На жену он не смотрел.

Валентина перевела взгляд на сидящую тетку. Тарелка с арбузными корками стояла теперь на траве, внутри копошились осы. В солнечных лучах старухины волосы горели багровым светом.

– А женское дело – это что?

От головной боли говорила очень медленно.

Иннокентий Семенович закурил, не обращая внимания на протесты жены.

– Вот Павел говорит, ты занята своей задачей. А я скажу: не тем ты занята!

Поискал пепельницу и, не найдя, стряхнул пепел в блюдце.

– Вы неправильно живете, – голос стал назидательным, – отсюда все ваши драмы. Вот у моего деда было мало дров, узкая кровать и никакого телевизора; зато они с бабкой родили восьмерых детей. А у вас только двое! Хотя условия прекрасные, Софа, можно сказать, с открытой душой – и приготовит, и постирает, и нянчить поможет. Что, не так?

У вас тоже только двое, чуть не сказала Валентина, но диссертацию ты защитил. Сослаться, что ли, на телевизор? Или на избыток дров?.. Когда Кеша впадает в экстаз красноречия, собеседник ему не нужен – он токует. Исчерпав несколько тезисов, пойдет по кругу: задает вопрос – и сам отвечает.

Это уже не любительский театр, и смотреть надо не из партера, а откуда-нибудь с галерки. Или с другой планеты, откуда зрелище будет выглядеть не намного интереснее, чем мельтешащие микроорганизмы в капле воды под микроскопом. Сверху, сверху, через объектив (чтобы сохранить объективность), откуда неразличимы лица – только цвета, например, и откуда тетка в багровом ореоле волос на зеленой траве будет самым ярким пятнышком. Настроишь объектив, и белая точка на зеленом фоне станет тарелкой – арбуз давно съеден, а Софа машет обеими руками над головой…

– Ты что делаешь? А ну дай сюда, кому я сказал! Где вы взяли эту гадость?

Опрокинув стул, Иннокентий Семенович ринулся к забору, где у куста жались «орлы» и незнакомый мальчик в грязном комбинезоне. Вспугнутый сердитым криком, он юркнул в узкий проход и скрылся.

– Давай сюда сейчас же, что там у тебя!

Ромка вытащил руки из-за спины и протянул деду. Владик с готовностью показал пустые ладошки.

– Где ты взял эту гадость, я спрашиваю?

Иннокентий Семенович потащил обоих к террасе.

– Вот, полюбуйтесь! – и, повернувшись к Ромке, приказал: – Нет, ты скажи, что ты делал! И расскажите матери с отцом, где вы нашли эту гадость!

На грязной розовой ладошке лежал комок репейных колючек.

– Откуда? – гремел Иннокентий Семенович.

У Павла перед глазами ярко высветилась забытая картинка: идущая по улице женщина трогает рукой прическу и вдруг оборачивается. Почти одновременно Валерка с Мишкой спрыгивают с забора.

Так все и было: лето, дача, солнце в зените и скрытый кустами забор, на котором они втроем устроились с полными карманами репейников в ожидании жертвы.

Та тетка как нельзя лучше подходила для их цели, с ее высоким начесом. Идеальная мишень. Вот оно, достоинство репейника: легкие колючки садятся на волосы невесомо, как бабочки на цветок. Главное – попасть. Слепить несколько колючек вместе, чтобы комок долетел.

«Стрельба» шла без помех. Они весело переглянулись, и серые колючки полетели вслед пышноволосой тетке.

…Он так и не понял, что заставило ее обернуться. С криком «Атас!» ребята спрыгнули вниз и понеслись в сад, а Павлик оставался сидеть и, более того, зачем-то поздоровался, когда тетка направилась к нему. «Слезай», – приказала коротко. Он неуклюже сполз, и та цепко взяла его за плечо, хотя никуда бежать он не собирался.

Бабушка стояла над сковородкой спиной к двери. «Мой руки, живо!» – сказала не оборачиваясь. «Это ваш мальчик?» – тетка чуть ослабила хватку. «Мой, мой, – кивнула бабушка и, сняв сковородку с плиты, улыбнулась. – А ну, руки мыть. А вы, наверное, к Галочке?..»

Руки Павлик мыл долго. Сейчас она наябедает и уйдет. Или уже ушла? Пышки пахли упоительно.