Счастливый клевер человечества

Неоднократно упоминаемый на этих страницах историк Джаред Даймонд описал в своей книге, почему в Африке уже в XV–XVI вв. исчезли некоторые народности. До прихода европейцев африканские туземцы воевали по-африкански – неумело. Травмировали, ранили друг друга. Но когда европейцы дали им пушки, они стали убивать и просто перебили друг друга за 10 лет.

Похожая история приключилась и в Европе. Примерно в то время, когда Писарро еще только планировал открыть свое «Эльдорадо», пал последний бастион между Священной Римской империей Карла V и Османской империей. Это было буферное государство на территории нынешней Венгрии. Причина поражения его крылась в отсталых общественных отношениях. Османская империя снаряжала огромные армии, султаны не боялись отдать огнестрельное оружие в руки простолюдинов (простым бойцам), в то время как в Венгрии попытка такого рода вызвала крестьянскую войну. Исход был предрешен. Отношения в обществе, несмотря на доступность инноваций, часто становятся критическим элементом, когда не могут обеспечить безопасность государства.

Впрочем, остальная Европа быстро восприняла науку, поскольку негативный опыт одних на открытом пространстве приводил к обретению знания другими. Современные приверженцы «технологического детерминизма» часто проводят мысль о том, что фундаментальные открытия в человеческой истории могут появиться лишь однажды в каком-то одном месте, а эффект позволяет народу этой страны получить значительное преимущество в мировой экономике. Используя это преимущество, народ-первооткрыватель подчиняет окружающие народы и вынуждает их заимствовать его технику и культуру[217]. В полном соответствии с высказыванием Конфуция, приведенном в начале главы, следующие за первооткрывателем остальные народы идут по самому легкому пути – пути заимствования, поэтому изобретения и не изобретаются вновь. Ведь если секрет известен одному, то другой в первую очередь постарается его купить, украсть или обменять. Однако приверженцы «технологического детерминизма» не учитывают один очень существенный фактор – изоляционизм. Уже упоминавшийся и закрывшийся от иностранных глаз Китай так и не подарил миру порох, бумагу, а себя на долгие века лишил возможности бурного развития. Европе же, гораздо позже, пришлось повторно открывать китайские изобретения. Изоляционизм опасен тем, что развивается слишком циклично. Между его циклами наблюдается явный регресс, когда с трудом добытые знания и умения утрачиваются.

Так и было в доколумбовой Америке, где до европейцев четко просматривается циклическая динамика. В истории доколумбовых цивилизаций прослеживаются все те стадии, которые были выделены известным историком Тойнби[218]: генезис, рост, надлом и распад в силу разных причин. Это либо варварские нашествия, либо внутренние социальные катаклизмы, экологические катастрофы, либо следствие одновременных действий нескольких факторов. По завершении каждого цивилизационного цикла наступали, как правило, «темные века», за которыми следовал новый жизненный цикл[219].

К моменту встречи с Писарро инки, несмотря на то что превзошли всех в практике административного управления, деградировали в других элементах – бизнесе, финансах, открытиях, медицине. Ацтеки, унаследовав определенные астрономические и математические знания от своих предшественников, к моменту встречи с европейцами в значительной мере их утратили. По сути, в Америке от цикла к циклу увеличивались только пространственные масштабы древних цивилизаций. Последняя независимая цивилизация инков достигла континентального масштаба, а он требовал от системы управления инков наличия хорошей транспортной системы. К моменту появления конкистадоров она достигла своей высшей точки и качественно дальше развиваться не могла (передвижение пешком, а перемещение грузов на ламах или используя рабский труд носильщиков). Качественный скачок могла бы обеспечить лошадь. При ее наличии и количественно, и качественно это было бы другое общество. Но этой «естественной» природной инновации не оказалось, а изобрести и использовать что-то идейно «равномощное» индейцы не смогли. Самый благородный путь всегда самый трудный.