Счастливый конец

Кифы, венерианский эквивалент земных муравьев, воровали у него еду. Однако проблема состояла не в том; тут было полно еды. В лачуге имелся целый склад, предназначенный для пополнения запасов на космических кораблях, до сих пор не задействованный. Кифы не могли прогрызть консервную банку, но после того, как он открывал ее, они доедали все, что не съедалось сразу. Это не имело значения. Тут было огромное количество консервных банок. В крайнем случае, под боком имелся неиссякаемый источник свежих фруктов — джунгли. Плоды можно было рвать круглый год, здесь царило вечное лето, и единственное изменение в погоде приносил сезон дождей.

Кифы поддерживали в нем ощущение цели. Помогали оставаться в здравом уме — ничтожные, но вполне материальные объекты ненависти.

Поначалу это была даже не ненависть. Обычное раздражение. Он убивал их, только когда они подворачивались под руку. Однако они всегда возвращались. Куда ни глянь, везде кифы. В кладовке, куда бы он ни переносил ее. Он поставил ножки койки в банки с бензином, но кифы все равно залезали на койку. Возможно, падали с потолка, хотя собственными глазами он этого никогда не видел.

Они мешали ему спать. Он чувствовал, как они бегают по нему, даже после того как он целый час облучал койку светом карбидной лампы. Кифы суетились, щекоча его крошечными лапками и не давая уснуть.

Ненависть к ним росла, и чем тягостнее тянулась ночь, тем переносимее становился день, наполняясь все большим смыслом. Устроить кифам настоящий погром — вот что ему было нужно. Он отыскивал их норы, терпеливо следя за кифом, тащившим кусочек пищи, поливал бензином нору и землю вокруг, с удовлетворением представляя себе, как они там корчатся от боли. Он начал настоящую охоту на кифов, всячески преследовал их, втаптывал в землю. Он, наверно, убил миллионы этих тварей.

Но меньше от этого их не становилось. Складывалось впечатление, будто все его усилия не приводили к сколько-нибудь заметному уменьшению количества насекомых. Прямо как марсиане — но, в отличие от марсиан, кифы не отвечали ударами на удар.

Они сопротивлялись пассивно, размножаясь с бешеной скоростью, и место убитых миллионов занимали вновь народившиеся миллиарды. Отдельного кифа можно было убить, и этот процесс вызывал у мистера Смита чувство удовлетворения, однако он понимал, что борьба бесполезна, разве что она доставляет ему удовольствие и дает ощущение цели. Иногда это удовольствие почти растворялось в тени тщетности всех усилий, и он начинал грезить о механических способах их уничтожения.

Он внимательно прочитал все, что было в его маленькой библиотеке о кифах. Они оказались поразительно похожи на земных муравьев — настолько, что существовали даже теории об их родстве. Однако его интересовало другое — как можно их убить, всех скопом? Выяснилось, что раз в год они ведут себя в точности как земные муравьи. Ненадолго выходят из своих нор и движутся, словно единая армия, жадно пожирая все, что попадается на пути. Читая об этом, он облизывал губы. Не исключено, что именно здесь кроется возможность уничтожить их, уничтожить, уничтожить…

Мистер Смит почти позабыл о людях, о Солнечной системе и обо всем случившемся. Тут совсем новый мир, только он и кифы. Беруны и мериджи не в счет. У них нет порядка, нет системы. Вот кифы…

Сквозь всю его ненависть медленно просачивалось завистливое восхищение. Вот подлинно тоталитарная система. Кифы на практике осуществляли то, к чему он призывал несравненно более могущественную расу, осуществляли с такой полнотой, которая оказалась за пределами человеческого понимания.

Полное подчинение личности государству, не знающая границ безжалостность истинных завоевателей, самоотверженная храбрость настоящих солдат.

Однако они забирались в его постель, в его одежду, в его пищу.

И это невыносимое щекотание лапок.

Ночами он ходил по берегу, и эти ночи были самыми шумными. Высоко на фоне залитого лунным светом неба с воем летали реактивные самолеты, и их тени скользили по темной морской воде. Самолеты, ракеты — они опустошали его города, превращали его железные дороги в искореженные стальные плети, сбрасывали водородные бомбы на его наиболее жизненно важные заводы.

Потрясая кулаками, он выкрикивал в небо проклятия.

А когда он умолкал, то слышал голоса. Голос Конрада звучал в его ушах, как в тот день, когда Конрад с побелевшим лицом вбежал во дворец, забыв отсалютовать.

— Номер первый, прорыв в Денвере! Торонто и Монтерей в опасности! И в другом полушарии… — Его голос перешел в хрип. — Проклятые марсиане и предатели с Луны захватили Аргентину. Приземлились рядом с Нью-Петроградом. Это мятеж. Все конечно!

Голоса кричали:

— Хайль номер первый! Хайль номер первый!

Целый потоп истерически визжащих голосов.

— Хайль номер первый! Хайль…

Один голос звучал громче, выше, яростнее всех прочих. Он проигрывал в уме собственные речи, хорошо просчитанные и все равно напоенные вдохновением.

Голоса поющих детей:

— Тебе, о номер первый…