Счастливый мезальянс

Для того, чтобы Валя мог сравнить мои характеристики Димы и Насти с реальностью, да и познакомиться с возможными будущими участниками планируемого мезальянса, я предложил ему поехать в субботу ко мне (или к Диме?) в Луч. Валя бывал там неоднократно, это недалеко от Измайлово, и он легко доедет туда самостоятельно. Но ведь для Насти — это дом Димы, а Валя с ним незнаком. Дима-то уже слыхал о моём друге-«миллионере» по моим рассказам. И я договорился с Димой так, что мы берем шашлычные «заготовки» и едем на моём «Ауди», но «под водительством» Димы к Насте, забираем её, и следуем дальше в Луч — это минут двадцать езды. Пока мы там осматриваем «Димин» дом, а сам Дима готовит мангал, угли и прочие детали для приготовления шашлыка, туда приезжает Валя, якобы для деловых переговоров со мной. В моём «Ауди» и «Лексусе» Вали были радиотелефоны, так как мобильной связи тогда в России практически не было (были только страшно неудобные «пейджеры»).

И вот мы с Димой, подъехав к дому Насти в Подольске, звоним Вале и приглашаем его в Луч часа через два. Стоял конец мая, погода была хорошая, и ничего, вроде, не могло помешать нашей встрече и шашлыкам. К счастью, Настя была уже готова к поездке, она заняла место рядом с водителем — Димой, я расположился на заднем сидении, и мы отъехали.

Нестыковки начались сразу же. Дима успел подзабыть дорогу и начал уклончиво спрашивать меня, по какому шоссе лучше ехать — по старому, или по новому. Я, так же уклончиво, отвечаю, что по новому быстрее, но свернуть на старое всё-таки придётся, ибо так до Луча не доехать. В результате нам с Димой пришлось поменяться местами, и я, замирая от страха перед возможным ДТП, повёл автомобиль по нужному пути. Дима же оправдывался тем, что от Москвы до Луча он дорогу знает, а вот от Подольска — нет, не приходилось ездить. Наконец, подъехали к дому в Луче. Я, заговорщицки покашливая, говорю Диме, чтобы он открыл ворота «своего» дома, а тот, забыв о договоренности, заявляет мне, что ключи-то у меня.

— Зачем мне ключи от твоего дома! — чуть не кричу я, но Дима, хлопнув себя по лбу, вспоминает:

— Действительно, ключи у меня, сейчас отворю!

Достаёт ключи, а какой от каких ворот — не знает. Настя почти в голос хохочет. Дима же заявляет:

— Да моим домом пользуется, в основном, Ник, вот ему и виднее — какой ключ от каких ворот!

Заезжаем во двор, отпираю дом, завожу туда Настю, а Диме рекомендую заняться разжиганием мангала. Тот же спрашивает: «где этот мангал находится?»

Настя уже хохочет не скрываясь. Я завожу её в столовую и тихо сообщаю, что Дима решил хвастануть перед ней собственным домом, но врать-то он не умеет, вот и запутался. А дом-то мой, но мы с Димой друзья, вот он и считает его своим. Но Настя, оказывается, на Диму не рассердилась, напротив, стала помогать ему с мангалом, весело поддразнивая его незнанием своего дома.

А тут подъезжает Валя на своём «Лексусе», я встречаю его, помогаю заехать и поставить машину во двор, и тихо при этом сообщаю: «Настя разобралась, чей это дом, не надо конспирации!»

Знакомлю Валю с Настей и Димой. Знакомство с Настей прошло легко, непринуждённо; они, чувствовалось, понравились друг другу, сразу перешли на «ты». Валя одет был по парадному: костюм от такого-то, ботинки такие-то, галстук — «винтаж», чуть ли не с обезьяной на пальме, часы коллекционные и т. д. и т. п. Да и «Лексус»-внедорожник, который едва влез в ворота, своё впечатление произвёл. И Настя на Валю тут же «глаз положила», не зная о нём, бедняжка, главного!

А Дима, зная от меня, кто такой Валентин и какой он богатый и «великий», «стушевался»: заикаться стал, слова какие-то высокопарные произносить, чуть ли не поклоны отвешивать. Но Вале всё это только понравилось («бес лести предан», как говорили злые языки про Аракчеева), да и осмотром внешности Димы, как мне показалось, он остался доволен. Только Настя ничего не смогла понять в поведении Димы: почему он так свободно и на «ты» разговаривает со мной, и так робеет перед более молодым и крайне вежливым человеком.

Но вот угли в мангале разгорелись, шашлыки нанизаны на шампуры, бутылки раскупорены. Мы поставили стол и стулья под огромным раскидистым дубом, рядом разместили вспомогательный столик, и уж тут Дима — мастер по шашлычным делам — показал своё уменье. Валя скинул свой пиджак, рубашку и остался в стильной обтянутой тёмной маечке «Гуччи», которая подчёркивала его интеллигентно накачанные мышцы. Я же снял даже рубашку, демонстрируя до неинтеллигентного брутальную накачку мышц. Да и Дима, подконец, разделся до майки продемонстрировав изящный «молодёжный» стиль накачки. Во всём эти бодибилдеры — нормальные люди, если речь только не идёт об их мышцах, за них они горло перегрызут друг другу! Но мы этого делать не стали, ведь у нас для этого были специально приготовлены шашлыки. И вот мы, наконец, сели за стол, положили перед собой по шампуру, налили в бокалы красного сухого вина. Я, уже привыкший быть тамадой, встал с бокалом в руках.

— Друзья, — торжественно, как и положено тамаде, начал я, — обычно, когда стол веду я, первый тост мы пьём за любовь — «до брака, в браке, после брака, вместо брака, и за любовь к трём апельсинам!» Не будем пока вдаваться в смысл этой мистической любви по драме Карло Гоцци, там всё очень запутанно и непонятно, а выпьем лучше за любовь к трём нашим «апельсинам» — Насте, Вале и Диме! Почему «апельсинам» — это пока секрет, важно только что их — три. Обычно для семейного счастья в дикую старину достаточно было двух компонентов — жениха и невесты. Но времена наступили новые, мудрёные, и нам уже больше подходит «троица»! Ну, так выпьем, а подробности вы узнаете со временем!

И, хоть было заметно, что к тамаде назрели вопросы, в основном, от Насти, все, чокнувшись друг с другом, выпили и ухватились за шампуры.

Как раньше умели всё запутывать и усложнять! Расскажу, сокращая почти до невозможного, содержание драмы Гоцци «Любовь к трём апельсинам», сохраняя хоть какую-то театральную стилистику.

«Сильвио, король Треф, необычайно взволнован и чрезвычайно удручён болезнью своего единственного сына, принца Тартальи. Лучшие врачи определили недуг наследного принца как результат глубочайшей ипохондрии и дружно отступились от несчастного. Оставалось лишь одно последнее средство не дать Тарталье сойти в гроб — заставить его рассмеяться.

Преданный слуга и друг короля, Панталоне, предлагает Сильвио план спасения больного: надо допустить к принцу недавно объявившегося в городе Труффальдино, человека заслуженного в искусстве смеха. Но забавник Труффальдино, как ни старается, не может вызвать на лице Тартальи даже тени улыбки — принц всё плачет и просится обратно в тёплую постель.

Но тут в образе уродливой старушонки появляется фея Моргана. Труффальдино налетает на неё и валит с ног. Та, уморительно задрав кверху ноги, летит на землю, и, о чудо! — Тарталья заливается звонким смехом и разом излечивается от всех недугов. Но Моргана в гневе обрушивает на принца ужасное заклятье — внушает ему неизбывную страстную любовь к трём апельсинам. А те находятся страшно далеко и пристально охраняются.

Ценой невероятных усилий Тарталья всё же добывает эти три огромных апельсина. Труффальдино разрезает два из них, из которых выходят две девушки и тут же умирают от жажды. Третью от печальной участи избавляет только сам Тарталья, который разрезает третий апельсин, откуда тоже выходит девушка и молит дать ей воды. Принц замечает, что всё дело происходит на берегу озера. Он подносит девушке воды в своём железном (!) башмаке, и та, утолив жажду, сообщает принцу, что её зовут Нинеттой и что она по злой воле некой волшебницы была заключена в кожуру апельсина вместе с её двумя сёстрами.

Тарталья немедленно влюбляется в Нинетту и хочет вести её во дворец как свою невесту. Но опять следует куча злоключений, с превращением Нинетты в голубку и обратно, однако всё оканчивается благополучно и счастливо!

А потом, как и положено, играют свадьбу Тартальи и Нинетты. Гости развлекаются вовсю: подсыпают друг другу в питьё табак, бреют крыс и пускают их бегать по столу…»

Нет, видимо, у автора этой драмы были явные нелады с психикой! Зачем было задирать в падении старухе Моргане ноги, а особенно, брить крыс и пускать их по столу? Неужели нельзя было заставить принца рассмеяться попроще? Ведь сейчас даже грустного слона можно заставить рассмеяться и проще и быстрее. Как в том анекдоте, где в зоопарке, подобно Тарталье, вдруг загрустил слон. Не ел, не пил — помирать стал. Вот и объявили конкурс с огромной премией — кто рассмешит слона. Множество народу пробовало — и всё зря. И вдруг объявляется некий ханыга в плаще и обещает рассмешить слона. Подходит к слону и что-то шепчет ему на ухо. Слон тут же закатывается в гомерическом хохоте и не может остановиться. Валится на землю, катается по ней, но смеяться не перестаёт. Уже от голода помирать стал. И попросили ханыгу снова заставить слона загрустить. Что ж, подошёл он к слону и распахнул перед ним свой плащ. Слон — в слёзы, загрустил пуще прежнего!

Вот изумлённое руководство зоопарка и просит ханыгу рассказать про такие удивительные преображения в настроении слона.

— Почему вдруг слон стал хохотать до упаду, что ты ему сказал?

— А ничего, просто предложил померяться, ну сами знаете чем. Вот он и расхохотался!

— Ну хорошо, а потом почему загрустил снова?

— А ничего, просто померялись…

Вот как быстро и толково, истинно по-русски, можно изменить настроение даже слона, без каких-нибудь там трёх апельсинов! Но три, именно три апельсина нужны были мне для этого «ключевого» тоста.

Я, как тамада, установил «темп десять», то есть промежуток между двумя тостами — десять минут. С учётом того, что гостям нужно и закусывать, а, может быть, и задать тамаде вопрос или произнести добавочный тост, называемый в Закавказье «алаверды». Но добавочных тостов пока не возникало, и я снова попросил наполнить бокалы. А бокалы были грамм по двести, не меньше…

— Второй тост я хотел бы выпить за нашу очаровательную гостью — Анастасию, для друзей просто Настю. Её голос, похожий на голос великой Имы Сумак, буквально, свёл меня с ума. Мы с Димой слушали её репетиции в зале на тренировках, и сила у нас росла, буквально, на глазах. Кроме необыкновенного таланта, она обладает и загадочной, неповторимой красотой, магия которой усиливается ещё и тем, что она — «мозаика», девушка с разным цветом глаз. Это знамение сверху, оно наделяет хозяйку таких глаз не только магической, неземной красотой, но и уменьем добиваться своей цели в жизни. И цель эта, не какая-нибудь бытовая — разбогатеть, например, или «закадрить» завидного жениха. Эта цель — глобальная: стать, например, звездой мировой величины, в данном случае, в искусстве пения! А заодно, стать предметом зависти для всех знакомых девушек, зависти «белой», когда пытаются достичь тех же высот, а не «чёрной», когда пытаются стащить счастливицу с высоты! Выпьем за нашу Настю, дружбой с которой мы будем гордиться!

Мужики зааплодировали, Настя встала и, вся разрумянившись, чокнулась со всеми. Сказав, что она счастлива от таких пожеланий, Настя выпила свой бокал до дна.

Я, естественно, закусывал, чтобы, ненароком, не захмелеть чрезмерно, и не выдать мой замысел несвоевременно. Посмотрев на часы, я попросил наполнить бокалы, и встал с третьим тостом.

— Третий тост — за моего старого, но молодого годами друга — Валентина, а для меня просто Валю. Он — дитя нашего бурного и быстрого времени, он — финансист и предприниматель, банкир и учёный, а также спортсмен-бодибилдер, самого красивого, на мой взгляд, вида спорта! Он сумел, в отличие от более грубых, я бы сказал — брутальных, спортсменов, и я обвёл уничижительным взглядом свою обнажённую грудь, сделать свою фигуру образцом интеллектуальной, тонкой, аристократической красоты! И чтобы, наконец, наш Валя отвлёкся чуток от своих важных дел и подумал о личном счастье!

Валентин, с разрумянившимся лицом, встал, чокнулся со мной, и, не удержавшись, смачно поцеловал меня — как тамаду, разумеется. Потом, спохватившись, чокнулся с другими гостями. Торжественно и высокопарными словами поблагодарил «первую красавицу мира» Настю, а затем простым чоканьем и незабываемым, понятным только мне взглядом, поблагодарил Диму. Дима стоял весь раскрасневшийся, готовый, как мне показалось, так и кинуться на шею Вале… Я незаметно для других, строго поглядел на него и подмигнул ему двумя глазами сразу, что означало и «молодец» и «держи себя в руках»!

Гостей слегка разобрало, особенно Настю. Она сидела вся румяная с сияющими «мозаичными» глазами, и влюблено смотрела то на Валю, то на Диму, как бы выбирая одного из них. Между тем, за столом затевались разные малозначительные разговоры, характерные для подвыпившей компании, лишённой строгого контроля тамады. Я взглянул на часы — пора. Попросил наполнить бокалы и пояснил:

— Этот стол не кавказский, тамада здесь не пожизненно. Я скажу свой последний тост за нашего друга Диму, а потом — говорите вы. Тамада тоже хочет отдохнуть и послушать вас! Итак, за моего, а теперь и за нашего общего друга — Дмитрия, или просто Диму. Он — мой ученик и в спорте и в жизни. Он — настоящий русский парень, честный, бесхитростный, добрый и влюбчивый. Может даже чрезмерно, — тихо добавил я. Кто доверится ему — не пожалеет, он никогда не предаст, он поможет последним, что имеет, не требуя благодарности взамен. С ним весело и приятно, потому, что он доброжелателен ко всем, нет у него скрытого зла и зависти ни к кому! Как учитель и друг Димы, замечу только, что он любит и прихвастнуть иногда, но это только от простодушия, — и я многозначительно посмотрел на Настю, которая понимающе улыбнулась. Итак, за нашего друга Диму!

И вновь — звон бокалов, горящие глаза, страстные взгляды и улыбки. Мы выпили, я сел и начал спокойно закусывать. Моя работа закончилась, теперь мне можно отдохнуть и оценить вкус шашлыка. Но вдруг Настя запросила слова. Она предложила снова наполнить бокалы и начала:

— Я хочу поблагодарить нашего тамаду — хозяина стола, за его добрые и далеко идущие слова. Я хотела бы, чтобы все его мысли и пожелания исполнились, тогда всем будет хорошо!

Я взглянул на Настю — неужели она поняла мой замысел? Она смотрела на меня понимающим, и, как мне показалось, даже любящим взглядом.

— А теперь я хотела бы отблагодарить нашего тамаду Ника песней, простой русской народной песней, которая, как я узнала, — твоя любимая песня, Ник!

— Она сказала «твоя» — это прекрасно! Но откуда ей про песню известно, да и ту ли она имела в виду? Может Дима рассказал, а может она мои литературные «опусы» читала? — мелькали мысли в моей захмелевшей голове.

И вдруг Настя запела: