— Вот, хотите миндаля с солями магния? — сказал мужчина, которого Дикарь атаковал бы раньше других, если бы решился начать атаку. — Вы не пробовали? Это, правда ужасно вкусно. А, к тому же, соли магния очень полезны для здоровья.
Дикарь пренебрег его предложением.
— Чего вам от меня нужно? Чего вам от меня нужно? — спрашивал он, поворачиваясь от одного расплывающегося лица к другому. — Чего вам от меня нужно?
— Хлыстом! Хлыстом! — закричали из толпы. — Выпори себя хлыстом! Покажи, как ты дерешь себя хлыстом!
А затем вся толпа стала скандировать:
— Да-ешь-хлыст! Да-ешь-хлыст! Да-ешь-хлыст! Да-ешь- хл ыст!
Толпа раскачивалась в такт собственным крикам и повторяла одни и те же слова снова и снова: казалось, они готовы повторять так до бесконечности. Но примерно на двадцать пятом повторении скандирование неожиданно было прервано. Через Свиную Спину перелетел еще один вертолет. Приблизившись, он на несколько мгновений застыл над маяком, а потом опустился буквально в нескольких метрах от Дикаря. Рев пропеллера заглушил было крики; но, когда мотор заглох, слова "Да-ешь-хлыст!" снова отдельными возгласами вспыхнули то тут, то там в толпе и, подхваченные всеми, опять стали повторяться с громкой, неутомимой монотонностью.
Дверца вертолета распахнулась, и из его чрева вышел сначала краснолицый юноша, а за ним — в зеленых вельветовых шортах, белой блузке и жокейской шапочке — молодая женщина.
При виде женщины Дикарь отшатнулся и смертельно побледнел.
Женщина помедлила, а затем улыбнулась Дикарю — улыбнулась неопределенной, умоляющей, почти жалкой улыбкой. Прошло несколько секунд. Губы женщины зашевелились, она начала что-то говорить; но ее голос тонул в оглушительном рефрене, снова и снова повторяемом толпой:
— Да-ешь-хлыст! Да-ешь-хлыст!
Молодая женщина прижала руки к груди, в лице ее появилось какое-то странное выражение — смесь желания и боли. Ее голубые глаза округлились, сделались больше, засверкали ярче; и неожиданно по ее щекам заструились слезы. Она снова попыталась заговорить, но безуспешно. Тогда быстрым, страстным жестом она протянула к Дикарю руки и сделала шаг вперед.
— Да-ешь-хлыст! Да-ешь-хлыст!
И неожиданно толпа получила то, чего хотела.
— Блудница! — заревел Дикарь и бросился на женщину. — Грязная кобыла! Обиталище чертей!
И, как безумный, он стал полосовать ее хлыстом.
В ужасе она попыталась бежать, но споткнулась и упала среди вереска.
— Генри! Генри! — закричала она.
Но ее розовощекий спутник благоразумно спрятался за вертолетом, подальше от опасности.
Четкая до сих пор линия толпы дрогнула и рассыпалась; в радостном возбуждении люди сгрудились кольцом вокруг Дикаря и его жертвы; задние пытались расталкивать локтями передних, чтобы самим пробраться поближе к захватывающему зрелищу.
— Ад, тьма, гибельная бездна! — вопил Дикарь, опуская и опуская хлыст. — Муки, смрад и смерть!
Толпа плотно обступила его, хрюкая от удовольствия, как стадо свиней.
— О, плоть! — кричал Дикарь, скрежеща зубами; он уже оставил в покое свою беззащитную жертву и яростно бичевал собственную спину. — Смерть! Смерть!
И толпа, возбужденная зрелищем, завороженная ужасом боли, повинуясь обретенной сызмальства привычке подражать и действовать сообща — привычке, которая неискоренимо въелась в каждого за долгие годы программированного человеководческого воспитания, — толпа неожиданно начала подражать Дикарю: лощеные мужчины и женщины, прилетевшие поглядеть на диковинный спектакль — как человек занимается самобичеванием, — начали чем попало хлестать один другого, и каждый удар хлыста, вонзавшегося в кожу Дикаря, отзывался сотнями ударов, которыми осыпали друг друга его зрители.
— Смерть! Смерть! — в остервенении орал Дикарь.
Тут кто-то из толпы затянул песню "Орды оргий", и через несколько секунд все подхватили припев, и постепенно то одна, то другая группа стала кружиться в бешеной, трясущейся пляске. "Орды оргий!" Все завертелись в безумном хороводе, отбивая каблуками бешеный ритм песни; они орали, размахивали руками, тряслись, раскачивались и извивались, точно в падучей. Сотни — как Один! Сотни — как Один! "Орды оргий!"
...Когда последний вертолет взлетел в воздух, было уже за полночь. Одурманенный сомой, совершенно обессилевший, Дикарь спал в вереске. Он проснулся лишь тогда, когда солнце стояло уже высоко в небе. Он полежал с минуту, моргая и медленно приходя в сознание. Затем он вдруг вспомнил — вспомнил все.
— О Боже! Боже! — простонал он и закрыл лицо руками.
За полдень около маяка снова стали опускаться вертолеты. На этот раз они растянулись длинной черной тучей длиной в добрых десять километров. Описание вчерашней оргии искупления было во всех сегодняшних газетах.
— Дикарь! — закричали первые прибывшие, вылезая из вертолетов. — Мистер Дикарь!
Ответа не последовало.
Дверь здания маяка была открыта настежь. Кто-то толкнул ее и вошел в полумрак. Через дверной проем были видны в другой комнате нижние ступеньки лестницы, которая вела наверх. А под аркой проема болталась в воздухе пара ног.
— Мистер Дикарь!