Счастливый слон

После смерти мужа – кажется, третьего, у Нэнси было несколько мужей, и каждый, как понимаю, был лучше, то есть богаче предыдущего... Так вот, овдовев в последний раз, Нэнси унаследовала не только дом и состояние, но и большую коллекцию картин. Выходить еще раз замуж ей не хотелось, а отвлечься чем-то в одиночестве было нужно – и она стала заниматься этой коллекцией. Что-то докупила, что-то продала, обменяла, увлеклась, втянулась – и в конце концов открыла свою галерею. Как я уже говорила, чутье и художественный вкус у Нэнси потрясающие, так что неудивительно, что ее предприятие процветало. Когда мы с ней познакомились, я была уверена, что она родилась в этом бизнесе, и с удивлением узнала, что ее галерее немногим меньше пяти лет. При этом сама Нэнси всегда выглядит так, что и ее можно принять невзначай за один из экспонатов. Стройная до сухости, изящная, одетая всегда в безупречно классическую Шанель. Нитка жемчуга, кольца... Словом, вам и не снилось. Я всегда, глядя на нее, изо всех сил заставляла себя помнить о том, что рот должен быть закрыт, но мне это не всегда удавалось.

Очевидно, мой искренний восторг вызывал в Нэнси какие-то ответные чувства, потому что она тоже ко мне благоволила. Мы с ней даже подружились – в американском, конечно, понимании этого слова. Помимо встреч в музее, где мы, собственно, и познакомились, мы раза три-четыре в году выбирались вместе на ланч или на послеобеденный чай где-нибудь в изящном ресторанчике, сидели, как две цыпочки, и щебетали о светских сплетнях. Ну и еще я, естественно, заходила время от времени к ней в галерею, где что-то иногда покупала. Этот факт, я полагаю, тоже в известной степени способствовал теплоте отношений.

Нэнси оказалась в своей галерее – где бы ей еще быть? – и была рада меня повидать. Она встретила меня в первом же зале, как только я вошла. Вообще-то в галерее всегда сидит какая-нибудь девочка, но к любимым клиентам Нэнси всегда выходит сама. Вот и ко мне тоже – очень мило. Мы расцеловались в воздухе и обменялись приличествующими любезностями. Нэнси, кстати, сказала мне, что я заметно похудела и чудесно выгляжу. Забавно. Вообще-то я стараюсь свой вес отслеживать, причем в другую сторону, чтобы не рос, но за последние дни мне было не до взвешиваний. Хотя, конечно, если учесть все нервы... Это способствует.

Нэнси, естественно, провела меня по всей галерее, показывая новинки. Они и в самом деле были хороши, особенно одна, небольшая картинка в таких смугло-розово-золотистых тонах. Молодая девушка сидит, облокотившись о подоконник, над ней свисает ветка березы, за окном какие-то поля, поля. И что-то во всем этом такое безмятежное, с легкой грустинкой...

– Когда я ее только увидела, Лиз, – защебетала Нэнси, заметив мое внимание к картине, – ты не поверишь, я тут же подумала о тебе. Она даже чем-то на тебя похожа, не замечаешь? Что-то такое в глазах, в выражении лица. Это, кстати, русский художник, может быть, поэтому? И настроение здесь такое – я всегда именно так себе Россию и представляла. Девятнадцатый век, конец. Русская пастораль – сейчас исключительно входит в моду. Я даже хотела специально тебе позвонить.

Да, Нэнси умеет продавать свои картины. Хотя я в других обстоятельствах и так бы задумалась – картина действительно пришлась мне по душе. Я бы повесила ее в своей спальне, чтобы видеть, только проснувшись... Да что уж теперь... Но надо отдать Нэнси должное – она ведь и в самом деле угадала, что мне понравится. Из вежливости я спросила о цене.

– Вообще-то она стоит пять с половиной тысяч, дорогая, это же позапрошлый век, и очень хороший художник, обрати внимание на технику, но тебе – только тебе, потому что вы с ней так похожи, и я хочу, чтобы она попала в хорошие руки, – тебе я отдам за четыре. Даже за три восемьсот, потому что еще не успела сделать новую раму.

– Спасибо, Нэнси. Она и в самом деле мне очень нравится, но...

– Подумай, милочка. Через два года она будет стоить все семь, и я сама куплю ее у тебя за пять, если...

– Я понимаю, Нэнси, но я должна подумать. Вглядеться в себя, знаешь? Ну, и посоветоваться с Ником.

– Конечно, дорогая. А еще лучше – приходите ко мне вдвоем. Я могу даже пометить на ней, что она продана.

– Пока не стоит. Знаешь, эти мужчины, пока их уговоришь выйти из дому... Я просто не хочу тебя обязывать.

Еще бы. Приди я к ней с Ником, у картины не было бы ни малейшего шанса остаться некупленной. На мужчин Нэнси действует, как отбойный молоток. Он бы и опомниться не успел, как его рука сама выписала бы Нэнси чек. Не то чтобы я была против, но... Впрочем, это сейчас неактуально.

– Нэнси, на самом деле я хотела пригласить тебя выпить со мной чаю. Или даже чего-нибудь покрепче, – тут я подмигнула ей, и мы захихикали, как старые подружки. – Ты скоро сможешь освободиться?