Schirwindt, стёртый с лица земли

А пока я стою под дождем среди фанатов своей любимой команды, которые, пользуясь завидными голосовыми связками, 90 минут, не переставая, кричат: «Торпедо» — мы с то­бой! «Торпедо» — мы с тобой!» И один из наи­более пьяных и рьяных обращается ко мне дружески: «Чего не орешь, старый козел?!»

Действительно, старый. Но почему козел?

Целый микрорайон в моем городе должен быть отведен под пожарища моей жизни.

Свято место пусто не бывает? Бывает! Сколь­ко святых мест заполняется ничтожной «пус­тотой» без всякой стыдливости. Сколько гряз­ных задниц плюхается в святые кресла пред­шественников. Уникально избежал этой традиции наш Дом актера.

Когда не было на каждом шагу и углу рес­торанов и дискотек, а также игорных салонов и клубов для различных меньшинств, милли­ардов злачных мест по интересам — как поло­вым, так и смысловым, существовали малень­кие гейзеры клубной жизни, так называемые «дома интеллигенции». В силу дефицита раз­влечений там все и было сосредоточено.

В дома интеллигенции теперь ходят редко, потому что вокруг — уйма фестивалей, пре­мьер, проектов — только успевай бегать. А просто в дома друг к другу вообще не ходят, а пролетая мимо, кричат: «Перезвонимся». Время перевернуло все. И сейчас, из сего­дняшнего бытия, Дом актера моей юности ви­дится во флере доброжелательности и восхи­щает необыкновенной концентрацией та­лантливых людей.

Я возник на сцене сгоревшего впоследст­вии Дома актера. Конечно, я что-то играл в Те­атре имени Ленинского комсомола, но узнали меня там, на 5-м этаже, как начальника всей шутейности. И то, что я родился в этой «капус­те», — мой пожизненный крест.

«Капустники» сочинялись по тем временам очень острые. Сейчас даже смешно об этом говорить, а тогда у общественного директора Дома актера Михаила Ивановича Жарова, ко­торый принимал наши новогодние програм­мы, волосы дыбом вставали от ужаса. И на­стоящий директор Дома Александр Моисее­вич Эскин отводил его в сторонку, умоляя не волноваться. Их каждый раз куда-то вызывали, но им удавалось отговориться. Это уже потом я вычислил, что происходило на самом деле. Когда приезжал какой-нибудь Сартр и заявлял: «У вас тут застенок, никакой свободы слова» - ему отвечали: «Да что вы! Зайдемте куда хотите — да вот хоть в Дом актера!» Приводили. А там, со сцены, при публике, банда молодежи и суперизвестные артисты несут черт знает что. Это была отдушина для узкого круга, кото­рую придумала Госбезопасность. А мы уже ею пользовались на полную катушку. Поэтому у нашего начальства возникали порой непри­ятности.

У меня была мощная команда: Миша Ко­заков, Майя Менглет, Никита Подгорный, Сева Ларионов, Нина Палладина, Анатолий Адоскин, Андрюша Миронов, Слава Богачев, Миша Державин, Леня Сатановский. Покой­ный Лев Лосев, даже когда ушел из театра и ра­ботал инструктором отдела культуры Фрун­зенского райкома партии, тайком прибегал к нам играть «капустники», в одном из кото­рых мы с ним пародировали Рудакова и Не­чаева, исполняя матерные частушки. Зал за­мирал.

В других творческих домах тоже были серьезные силы, но все мы смотрели в сторо­ну Питера, где под руководством Саши Белин­ского процветала «капустная» сборная: Рэм Лебедев, Валя Ковель — примадонна, Сережа Юрский, Кира Лавров, Сергей Боярский — папа (Мишка Боярский тогда был классе в чет­вертом, но уже, по-моему, в усах и шляпе).

Александр Аркадьевич Белинский — уди­вительная фигура на театральном небосклоне. Казалось бы, не может быть фигуры на небо­склоне. На нем могут быть только звезды разной величины и космическая одноразовая творческая пыль. Но нет, Саша Белинский — фигура на небосклоне. Он помнит все, он зна­ет всех, он любопытен и любознателен, он та­лантлив и мудр при абсолютном детском наиве — он пишет и говорит с экрана от лица ста­рого сплетника, но никогда не врет, не вспоми­нает о своих встречах с Мольером, хотя они могли бы быть, если бы были, он незлопамя­тен и остроумен.

Так вот, когда мы привезли в очередной раз «капусту» в Ленинградский Дворец ис­кусств и Белинский брезгливо-доброжелатель­но нас приветствовал, он сказал: «Конечно, Шура, все это мило, у меня, конечно, помощ­нее, но вывести с матерными частушками ин­структора райкома партии — я не потянул бы».

Приезжая с гастролями, мы дико волно­вались — как пройдем. А надо сказать, что пи­терцы появлялись у нас и мы наведывались к ним довольно часто — Александр Моисеевич Эскин исправно «челночил» нас туда-сюда. Обычно был бешеный успех. В первых ря­дах — Товстоногов, Акимов, Вивьен, Меркурь­ев, Райкин... А потом — банкетик. И однажды на банкете Аркадий Исаакович говорит: «Ребя­та, замечательно, потрясающе, очень весело. Но вообще этим заниматься не надо». — «Как не надо?» — удивились мы. «То, что вы делаете, я тоже мог бы, но не могу. Вы этот пар выпус­каете здесь, внутри нашей келейности. А его надо тратить на профессию». И он был прав. Но мы продолжали этим заниматься. Все мои телевизионные опыты родились из недр Дома актера.