Schirwindt, стёртый с лица земли

Стаж моих семейных уз зашкаливает за границы разумного. Я женат де-юре 48 лет, а де-факто — 56. За это время жена успела по­бывать в школе, в институте, ведущим архи­тектором Центрального института спортив­ных и зрелищных сооружений имени Мезен­цева и пенсионеркой В Омске я с гордостью гастролировал в театре, построенном по про­екту Наталии Николаевны, где — впервые в ис­тории мирового театростроения — в каждой гримерной есть душ. Она насмотрелась на ар­тистов после спектакля.

Уважаемейший и солиднейший академик архитектуры Владимир Николаевич Белоусов (по совместительству — родной брат моей жены), будучи с делегацией в Омске, показал на музыкальный театр и сказал, что он спроек­тирован его сестрой. На что местное руковод­ство аккуратно и стыдливо шепнуло ему, что театр построен не его сестрой, а женой Шир­виндта. Руководству и в голову не могло прий­ти, что это совместимо.

Надо урвать у самого себя побольше земли и создать родовое поместье с учетом накоп­ленных индивидуальных привычек и мечт.

Конечно, в центре застройки будет боль­шой барский дом, очевидно, с каминами, ба­нями, двумя гаражами, зарыбленным и заросшим прудом, массой террас и английских газонов. Все это воздвигнет моя любимая не­вестка Танечка — опыт у нее огромный.

Вот ирония судьбы: моя любимая невест­ка — дочь Павлика Морозова. Она — Татьяна Павловна Морозова! Более нелепого совпаде­ния трудно себе представить. Нежное, тро­гательное, заботливое существо. А уж преда­тельство там эмбрионально не ночевало. Кра­сивая, пластичная, музыкальная, хорошая актриса — и все это она бросила на алтарь се­мьи. Счастлив, что в спектре ее волнений су­ществую и я. Думаю, она посадит у забора мои любимые анютины глазки, что делала уже не­однократно в разных садах и огородах.

Михаил Александрович из непредсказуе­мого ребенка превратился в большого, солид­ного дядьку. Он трудоголик — это, пожалуй, самый очевидный мой ген в его организме — остальные можно только подозревать, по­скольку он в отличие от меня выдержан, спо­коен, мудр и доброжелателен. Он умеет стой­ко дружить, и его компания мне крайне сим­патична. Ему хорошо бы построить прямо на территории поместья большую телестудию, где он мог бы снимать (без вкусовых перепа­дов начальства) любые живые новости про со­бак, натуралистов и поваров. Страсть к хоро­шей кухне довела его до полуавантюристической затеи с открытием ресторана «Штольц», что на Саввинской набережной, где очень вкусно (это реклама) и где я имею 30-процентную скидку, что еще вкуснее.

В дальнем углу участка, в полной звуковой изоляции, должен находиться строгий бункер в немецком стиле для работы и проживания старшего внука Андрюши.

Внук у нас личность, образовавшаяся враз­рез с вековыми наследственными тенденция­ми семьи, и поэтому наше семейство смотрит на него с почтительным ужасом и страстной любовью.

Он учился в Российском государственном гуманитарном университете на факультете истории, политологии и права и сегодня явля­ется магистром права (LLM) Манчестерского университета, аспирантом Института государ­ства и права РАН, адвокатом конторы «Борис Кузнецов и партнеры». Он знает пять языков: немецкий, английский — в совершенстве, французский — свободно, итальянский — бег­ло, латынь — со словарем. Он пишет сейчас диссертацию и подумывает бросить адвокату­ру и заняться чистой наукой. Это насторажи­вает, ибо кто же нас будет тогда защищать?

Также изолированно необходимо размес­тить уютный «итальянский дворик» для млад­шей внучки Александры Михайловны. Она у нас хоть и красавица, но умная и самостоя­тельная. Почему-то выбрала себе любимую страну — Италию и шастает туда при любой возможности Со мной сурова, но справедли­ва, при каждом свидании рисует свою визит­ную карточку в виде странного существа под названием мамул. У меня этих мамулов — навалом: дома, в машине, в кабинете, в карманах...

Наталия Николаевна сама построит себе дом, по собственному проекту, — очевидно, смахивающий на их родовое имение в Новом Иерусалиме под Истрой, где сегодня прожива­ет вышеперечисленное сообщество. Знаю только, что там обязательно будет заповедник для опят и шампиньонов, полное собрание кроссвордов всех времен и народов, огромное количество пустой тары (судки, банки, короб­ки, целлофановые пакеты...) для складирова­ния продуктов и дальнейшего разноса по вну­кам и, конечно, несколько морозильных ка­мер для стратегической заготовки пойманных мною карпов с целью фарширования на слу­чай гостей и войны.

Для себя я мечтал бы иметь в каждом из обиталищ по маленькому флигельку с раскладушкой, где я перманентно подкладывался бы под бочок то одних, то других. А лучше всего посадить меня в раскладное кресло посреди усадьбы, чтобы было видно все сразу, и чтобы мимо остервенело, с палками наперевес, мча­лись наши собаки — лабрадор Чес и вест-хай-ленд-уайт-терьер Микки, и чтобы бессонны­ми ночами из этого кресла можно было смот­реть на звезды.