Странный мир. Если мы разрешаем себе маленькую передышку и снимаем чужой крест со своих плеч — снимаем ненадолго. Может быть, на час. На час забываем о горестях близких. Всего лишь час смеемся и радуемся жизни. За кого мы себя принимаем? За кого нас принимают окружающие? За эгоистов. За черствых людей. Но почему? Неужели мы не имеем право хотя бы на час забыть о других и подумать о себе? Многие не разрешают себе даже минуты передышки, изводя себя тревогами за жизнь и здоровье близких. Вот мораль! Страдай вместе с ними. И тогда тебя будут считать любящим.
Людмила.
«Кода умер папа, это было настоящим потрясением для нашего многочисленного семейства. Было невыносимо тяжело. Но на похоронах я поняла, что такое СДАТЬСЯ. Мы не убивались над гробом, встретившись наконец-то со всеми дальними родственниками, мы чувствовали настоящее единение. Да, нам было хорошо вместе. И хотя это было на похоронах, я разрешила себе радоваться приезду моих самых любимых людей со всей России, Германии, Израиля».Ольга.
«Смотрю телевизор. Поймала себя на ощущении, что совершенно счастлива. В самом деле, почему-то стало стыдно. Даже испугалась этой своей неожиданной счастливости».Светлана.
«После смерти мамы я почти шесть лет считала для себя стыдным улыбаться. Даже гордилась как-то своей печалью. А теперь стыдно. Будто из-за какой-то позы годы жизни выкинула. Тогда в этом для меня подвиг был!»Подвиг! Вот оно — ключевое слово. Многие, столкнувшись с горестями и проблемами, стыдятся быть счастливыми, РАССЛАБЛЕННЫМИ. А страданием гордятся. Они совершают подвиг. И нелюбящая женщина, несущая «свой крест» со спившимся с ней мужем, и склочник, отравляющий всем жизнь очередной жалобой «во имя справедливости», совершают подвиг.
Для кого-то подвиг — не простить врагу, не забыть и уничтожить врага, победить. Через многие годы пронести обиду на «несправедливость». Обидеться на весь мир и от такой жизни болеть.
Для другого подвиг — считать себя лучше «разгильдяя-напарника». Молчаливо и гордо находить и исправлять его огрехи. Ходить на работу живой укоризной. Портить себе и ему кровь, от злости доходя до гипертонических кризов.
В кабинете мужчину спросили, что он выберет:
— Хоть на минуту допустить, что, может быть, это он не понял сердца жены? Занудством затиранил ее? Согласиться, распрощаться с несправедливой обидой и выздороветь? Или для него легче остаться с верой, что «она ему жизнь испортила», и задыхаться от обиды — болеть?
— Умом я понимаю, что для выздоровления надо согласиться с вами, но мне легче умереть, чем ее простить. Я ее из нищеты вытащил! Образование дал! Квартиру теще и ей устроил, машину. Гараж! А от нее такая неблагодарность?!
И он выбрал ощущение своей жертвы — подвига, предпочтя их здоровью и даже жизни.
На группе, терапевт:
— Можно ли счастливо целоваться, когда у ребенка температура 40?
— Кто же такое сможет?!
— Каким равнодушным нужно быть!
— Стыдно вам!
Тот же вопрос самарский терапевт Михаил Львович Покрасс задал женщине, прошедшей войну, расписавшейся на Рейхстаге, пережившей много утрат, вырастившей четверых детей.
Любовь.
«Счастливой можно быть всегда! Чем же мы детей выхаживаем, если не счастьем! Если ты с ними в беде несчастлива — на всю жизнь оттолкнешь. И счастливо целоваться можно всегда».