– Да, – машинально согласилась Алёна и даже кивнула рассеянно, но уже через мгновение спохватилась и принялась отнекиваться: – Простите, эээ… Дмитрий…
– Зовите меня Митей, – проникновенно предложил Фрейман. – Как мама называла.
– По-моему, это лишнее, – буркнула Алёна, удивлённая упоминанием о его матери и тем, как неожиданно точно её представление о Фреймане совпало с реальностью. – Нам с вами не детей крестить.
– Как угодно, – не обиделся он. – О чём вы так задумались? Что-то случилось?
– Новых неприятностей на горизонте замечено не было, – отрапортовала Алёна, взглянув на часы. Ничего себе – уже половина десятого! А Никитка, судя по доносящимся из комнаты звукам телевизора, и не думал ложиться спать. Опять его с утра не добудишься, ну что за ребёнок – наказание… – Никита! – прикрикнула она, повернувшись к двери. – Выключай телевизор и разбирай постель! Поздно уже, спать пора!
– Намёк понят, – засмеялся Фрейман, поднимаясь с табуретки. – Я засиделся. Слушайте, Алёна, суп ваш – просто объедение! Можно я ещё как-нибудь на обед к вам напрошусь, а?
Проводив его до дверей, Алёна помогла Никите расстелить постель и посидела немного рядом с сыном, рассказывая выдуманную на ходу сказку про храброго мышонка по имени Хвостик. Сын обожал слушать её импровизации, и иногда Алёна шутила про себя, что могла бы неплохо подзаработать, став детской писательницей – благо, воображением её жизнь не обделила.
Наконец Никита заснул, свернувшись клубочком под тёплым одеялом. Алёна наклонилась, невесомо поцеловала сына в лоб и решила тоже лечь пораньше, чтобы не проклинать наутро весь мир, с трудом отрывая себя от уютной постели и цедя противный горький кофе: и кто только пьёт эту гадость по доброй воле? То ли дело ароматный свежезаваренный чай… правда, он не так сильно бодрит, вот и приходится вливать в себя растворимую арабику. Алёна тихонько прошла на кухню и налила себе в высокий стакан заранее подогретого молока: вот оно, лучшее снотворное, вкусное и полезное, знакомое с детства. Отпивая первый глоток, она зажмурила глаза и словно наяву увидела маленькую кухню, застеленный пёстрой клеёнкой стол и маму – её большую и уютную фигуру возле плиты, на которой грелось в кастрюльке молоко для маленькой Алёнки. Детство, которое сейчас кажется даже не далёким, а скорее – невероятным. Больше двадцати лет прошло, и нет уже той доверчивой Алёнки, тихой и домашней девчушки – а может быть, она просто затаилась где-то внутри?.. И боится выглянуть, боится оказаться одна против всего негостеприимного, сурового мира, в котором мужья обижают своих жён и крадут детей, чтобы выручить большие деньги на подлых сделках… Бедная маленькая Алёнка, неужели она так никогда и не отважится высунуть нос из убежища? Ей ведь казалось когда-то, что Григорий – это пресловутая каменная стена, за которой можно чувствовать себя защищённой и… оберегаемой? Ведь в самом начале он так о ней заботился, с такой нежностью предупреждал любые желания – и куда всё ушло? Когда на место влюблённого мужчины пришёл расчётливый делец, которому деньги заменили всё на свете, всё самое важное, самое дорогое… С тех пор Алёна чувствовала себя жестоко обманутой. Она осталась одна после гибели родителей в нелепой аварии и так надеялась, что Григорий позаботится о ней вместо них. Но Григорий продержался недолго, и с тех пор, как Алёна купила два билета на самолёт до Калининграда, она уже больше ни на чью защиту не рассчитывала: не видела смысла. Раз уж так вышло, то на этот раз она никому не посмеет довериться, на этот раз она обязана вырастить Никиту, воспитать его не таким, как все эти низкие люди из окружения Григория, не таким, как сам её муж…
Алёна допила молоко и вымыла стакан. Она любила порядок и никогда не оставляла немытую посуду наутро. Никитка иногда сердился, когда Алёна заставляла его собирать перед сном все разбросанные игрушки и расставлять по полкам книги, но каждый раз соглашался утром, что просыпаться в чистой комнате гораздо приятнее. Конечно, его помощь в уборке зачастую оканчивалась тем, что Алёне потом приходилось переставлять вещи по своим местам, но ведь Никита маленький ещё, смешно требовать от него идеального порядка.