Я узнала первые несколько песен Линдси, так как слышала, как она исполняла их несколько раз до этого: на сцене и в артистическом фойе по время репетиции и между занятиями. У неё было такое великолепное несовершенное акустическое звучание, а слова всегда являлись своего рода публицистикой, призывающей людей на всякую чепуху. Вот почему, когда она наклонилась к микрофону и объявила свою следующую песню, я была крайне удивлена.
— Следующая песня немного отличается от остальных. Чудесный владелец этого заведения, — она указала куда-то в сторону. — Помаши им, Кенни. — Он принуждённо на неё посмотрел, но все же замахал. — В любом случае... Кенни попросил, чтобы я сыграла, по крайней мере, одну песню, которая не была бы... Как ты выразился, Кенни? Суровой и политичной, кажется, так он сказал. А так как я не умею писать ничего подобного, то спою песню, написанную моим другом, пожелавшим остаться анонимом. Она называется «Сопротивление».
Песня началась мягко с простым нарастанием аккордов, похожим на обычное звучание Линдси. Но потом она изменилась, стала печальной, страстной, почти отчаянной. Она запела... И я пожалела, что не ушла, когда у меня была возможность.
Тихие разговоры, до этого заполнявшие кафе, прекратились. Это было настолько резкое изменение, что все глаза устремились к ней. Но могу поклясться, что один взгляд я чувствовала на себе.
Его взгляд буквально физически ощущался на коже. Моё сердце глухо застучало в груди, а дыхание стало прерывистым. Я не хотела сопротивляться. Я ничего не могла с этим поделать. Я посмотрела на него.
Но Гаррик не смотрел на меня. Он не печатал, но был сосредоточен на компьютере и выглядел таким... незаинтересованным. Может это я? Просто придумала все?
Внезапно мне не захотелось больше здесь находиться. Я не могла быть так близко к нему. Я просто сойду с ума. Это глупо... даже глупее, чем связь на одну ночь, которая могла бы быть, но он мне нравился. Он не любил Шекспира, ездил на мотоцикле и был моим учителем... но он мне нравился.
С меня хватит. Я не буду игнорировать.
Не буду притворяться или сопротивляться.
Я хочу большего.
Линдси доиграла последние аккорды, потом высунула язык и сказала:
— Жесть. Ну что, Кенни, ты доволен?
Кейд захохотал и громко закричал. Толпа начала аплодировать и свистеть. Я попыталась поднять руки, чтобы присоединится к ним, но они оказались словно налиты свинцом и прилипли к коленям.
Я взглянула на Гаррика, и на этот раз он смотрел на меня. Его глаза стали темнее, и когда наши взгляды встретились, он не попытался отвести его. Может быть, я не понимала его взгляда раньше. Мы поедали друг друга глазами до тех пор, пока аплодисменты не стихли, и я впервые за всю свою жизнь действительно поняла, что значит «сердце готово выскочить из груди». Будто внутри меня что-то отчаянно пыталось выбраться наружу.
Чтобы не сойти с ума, я отвела взгляд, поднялась и потянула Кейда за локоть.
— Эй, что случилось? — Он так хорошо понимал меня, и я заметила, как веселье в его глазах сменилось беспокойством. — Всё в порядке?
— Да, конечно, просто я устала. Можешь отвезти меня домой?
— Конечно.
Кейд прижал ладонь к моей щеке, как делала моя мама, когда проверяла, нет ли у меня температуры. Он едва оторвал от меня взгляд, когда произнёс:
— Спасибо, что разрешили присоединиться к вам, мистер Тейлор. Увидимся в среду.
— Пожалуйста, зови меня Гаррик, Кейд. Спокойной ночи вам.
Когда Гаррик говорил, то смотрел только на Кейда, что, возможно, было к лучшему. Обняв меня за плечи, мой друг провёл меня под аркой в сторону парковки.
Ещё никогда в жизни я не испытывала такой радости, садясь в ржавую, пахнущую маслом и сыром машину. Кейд уселся за руль.