Сделай мне больно

- Ну, если правая... Смотри. Налей им, Хаустов.

Красавец с черными подглазьями исполнил с безучастным видом. Из первой под руку попавшейся бутылки "на винте".

- Случайно твоя правая рука по-ихнему не знает?

Собутыльники по наружности не особо отличались от гостей. Но были хозяевами. Из местного аппарата.

- Увы, - сказал Александр, на которого при этом все снова посмотрели. С подозрением.

- Вот и мы "увы", - сказал Шибаев. - Баки залили до отказа, а общий язык все не приходит. Какая-то с ними неком-му... Тьфу!

- Некоммуникабельность, - сказал мрачно Хаустов.

- Во-во. Нэм тудом - и то с трудом.

Хозяева оживились:

- Хоги мондта?

Шибаев поднял стакан.

- Тринкен! Нет-нет, не нэм, а так у нас положено. Давайте! За встречу на венгерской земле. Мир-дружба, и тому подобное...

Не только венгры, но и сам инициатор выпил с дрожью омерзения. Запил "пепси-колой" и поднялся - коротконогий, как штангист. Прошелся по номеру. Позолота, лакированное дерево, картины с нимфами, огромная кровать под балдахином. Большими пальцами он оттянул подтяжки и шлепнул себя по брюху.

- Твоих бы "звездочек" сюда. А, Комиссаров? Их руководительница, что за баба?

- Из "березок". Которые мир покоряли.

- Ну, это при царе Никите было. Мир ей сейчас не покорить. Хотя в соку. Как это в народе говорится? Сорок лет, бабий век. Сорок пять - баба ягодка опять! И что, скатилась до фабричной самодеятельности? Ты, Комиссаров, не стесняйся. Закусывай давай. Хаустов! Нож в руки! Демонстрируй тактику салями. А мы пока вопрос стратегии решим. Замужем?

- Не знаю.

- Ладно! Не есть проблема. Алкаш твой, гармонист. Тянет ее, что ли?

Комиссаров покосился на Александра.

- Не вникал.

- Ты ведь, Комиссаров, в армии служил. Так давай, как в армии? Махнемся не глядя? Ты мне эту, я тебе свою... Э, э! Куда ты?

- Обстоятельства, товарищ Шибаев.

- Ага... Ну, если так - давай. Действуй сообразно. Но предложение обдумай. Погоди, я жвачки тебе дам. Бери-бери! Они нам ящиками тут понатащили.

Начальник поезда Дружбы набил Комиссарову карманы горстями чуингама, а в руку дал дубинку венгерского салями.

На этот раз памятник Петефи оказался с левой руки. Глядя на черную фигуру в люминесцентной мгле, Комиссаров поднял салями над головой:

- Восстаньте, венгры! Страна зовет вас! Быть рабами! Или стать свободными? Вот вопрос - как вы ответите? Перевод, конечно, халтурный. Но слабость у меня к романтикам еще с Суворовки.

- К революционным или реакционным?

- Неверная классификация. Революции, Андерс, разные бывают. В том числе, национальные. Опять вы, гордые, восстали за независимость страны. И снова перед вами пали самодержавия сыны... И знамя вольности кровавой... та-та-та - мрачный знак... Суворов был его сильнейший враг.

- Не Петефи.

- Нет. Михаил Юрьевич. Оба посланцы богов. Петефи даже на год меньше Лермонтова прожил. В двадцать шесть погиб. Не на бессмысленной дуэли, а в бою. И между прочим - с нами.

- Разве?

- Отчаянный был русофоб. Тела, кстати, на поле боя не нашли, и есть антисоветская легенда, что был взят в плен и умер стариком во глубине сибирских руд. В общем, непреходящий источник смуты. В Пятьдесят Шестом опять же из-за него все вспыхнуло. Ты знаешь...

- Откуда? - возразил Александр. - Черная дыра на этом месте для меня в истории.

- Официальную-то версию хотя бы?

- "Кровавая оргия реакции, бело-фашистский террор..." Какие-то обрывки по краям, а посредине ужас воет.

- Правильно воет. Началось невинно. Дискуссионным клубом Петефи. Затем Иосифа Виссарионовича в Будапеште усами об асфальт.

- В Москве он рухнул раньше.

- Ты прав. Эту дыру Хрущев пробил. Такую, что и по сегодня не заткнуть. Сволочь.

Комиссаров отошел к урне, культурно сплюнул и вернулся. Сунул салями в карман, вынул пластинку чуингама и в свете витрины осмотрел.

- Сделано в США. В урну или пробуем?

- Как знаешь.

- Ладно, разложимся... Бери!

Александр развернул и сунул в рот.

- Как?

- Нормально.

- А вкус?

- Не тлетворный.

Комиссаров разжевал и кивнул:

- Перегар, во всяком случае, отшибает.

Они шли и работали челюстями - переполненные чувством заграницы. Острым и абстрактным. В том смысле, что по Дебрецену шагали, как по Бродвею. На этот раз Комиссаров даже приостановился у витрины и показал на зажигалку.

- "Ронсон", видишь? В 390 форинтов? У Хаустова такая. - Они двинулись дальше. - Да... Вот я и говорю: начальство мне досталось. Сам видишь. Я не про Хаустова - он по линии "Интуриста". В силу профессии интеллигент. Тогда как Шибаев... Обратил внимание? На Нинель Ивановну глаз положил. Мало ему сосалки этой...

- Кого?

- Как кого? Мамаевой! Он же ее мне в группу засадил.

Александр охнул.

- Что с тобой?

- Зуб.

Отвернувшись, он выплюнул шибаевскую жвачку. Вместе с пломбой. Комиссаров проявил сочувствие:

- Что ж ты так? А я перед поездкой залечил. Про что мы?

- Про любовь.