Сделай погромче

Тогда я чувствовал себя в точности, как каждое из этих названий, таким же непригодным для этой планеты, как какой-нибудь хренов подросток с Марса. Я был постоянно в ярости и нарывался на драку, какую угодно, потому что был конкретно разъярен — ну, оттого, наверное, что предки мои орали друг на друга, католическая школа изо дня в день занималась промывкой моих мозгов, а Дори взяла и разбила мне сердце, и, в общем, каждая песня в этом альбоме, казалось, была о том, что я чувствую: «Приоритетная миссия: уничтожить человеческую расу». Гретхен записала для меня этот альбом на кассету, и дня два спустя я отправился на автобусе в торговый центр купить другой их альбом, «Наследие зверства». Тоже отличный. «Гибридные моменты», «Она», «Что-то вроде ненависти» и величайший гимн всех времен «Когда орлы бросают вызов», где юный и худой Гленн Данциг орет: «Я не какой-нибудь хренов сукин сын», — слова, которые я все время бормотал себе под нос, идя в школу, проплывая по коридору, взирая на девчонок-католичек, поедая ужин в кругу своей зомбированной семьи, обривая голову над раковиной. Но та пластинка, та самая, «Пройди среди нас», значила для меня все.

В общем, я был в торговом центре, прогуливался мимо кафешек по направлению к галерее видеоигр, убивая время, дожидаясь, пока Гретхен заедет за мной, потому что, в общем, я старался проводить дома как можно меньше времени, поскольку обстановка все накалялась, папа не заявлялся домой по два дня кряду, и мама все больше сходила с ума, пока наконец однажды за ужином не расхуякала об мою голову тарелку и, короче, я решил проводить субботы в торговом центре, зависая там, пока Ким не закончит работу, потому что тогда за ней заезжала Гретхен, и за мной заодно, и после мы колесили по окрестностям, жалуясь друг другу на жизнь. Старый добрый Майк Мэдден, который много месяцев был моим лучшим другом, испарился напрочь. И все из-за Эрин Макдугал, Майк и Эрин, в такой чудесный 1991й год, с которой они, если не занимались сексом, были постоянно заняты выяснением отношений. Я не видел его уже несколько недель. В смысле, школа уже почти закончилась, стояла теплынь, и повсюду сновали девчонки — в торговом центре, на улицах, — и все они были похожи на очень милые, странные цветы, а он, блин, был уже практически женат на своей Эрин Макдугал.

В общем, я типа начал по-настоящему слушать панк, по крайней мере The Misfits, и случилось это со мной, как только я побрил голову и перестал тусоваться с Майком, и в тот день я был в торговом центре, в одиночном полете, и на мне были черный свитер с капюшоном, футболка «Misfits» и армейские ботинки отца. Металл и хард-рок для меня, кажется, закончились. Почему? Потому что все те, кто еще слушал металл, казались мне, ну, невинными. Все металлические песни были либо про еблю, либо про поклонение дьяволу, что, конечно, прекрасно и замечательно, но мне это все уже казалось цветочками. Майк, который заставлял меня слушать Оззи, испарился, и я решил, что моей группой будут The Misfits. Почему?

1. Они не воспринимали самих себя чересчур всерьез. В смысле, они пели про старые ужастики, но были крутыми, отвратительными и немного загадочными, не превращаясь при этом в задротских металлистов, изображающих из себя сатанистов только ради того, чтоб их хреновы альбомы продавались. Они были злые, как металлисты, но и немного забавные, мне кажется.

2. У них была лучшая, черт возьми, музыка, что-то типа попсы 50-х, но громкая, злая, полная отсылок к дьяволу и демонам, и мертвым знаменитостям, типа Мэрилин Монро и Джона Кеннеди, и им хотелось подпевать. Для меня это было страшно важно — песни, которым можно подпевать. Кто захочет подпевать на хрен Ронни Джеймсу Дио? Он и сам бы не стал.

3. Вдобавок у Misfits была охуенная песня «Пожиратели мозгов», и припев ее звучал так: «Мозги на ужин, мозги на обед, мозги на завтрак, мозги на полдник». Разве можно придумать гениальнее?

В общем, у меня было три футболки «Misfits», которые, как лошади, работали в три смены; в тот день на мне была одна из них с надписью «Алый призрак» и белым черепом, который светился в темноте. Я был все еще лысый и с повязкой, потому что маман нехило заехала мне тарелкой в глаз.