Сделай погромче

— А я о чем говорю, чувачок? Если я становлюсь милым и веду себя круто, и говорю всякие слова, и прихожу вовремя, она ведет себя так блин, как будто я ей неинтересен. А вот если я веду себя как полный урод, тогда она мне блин начинает названивать. Это идиотизм, потому что она действительно мне нравится и все такое, но когда я говорю ей всю эту романтическую поебень, она выходит из себя и говорит, что ей нужно блин побыть одной и все такое. Так что я веду себя так, как будто мне насрать. Это все так Господом задумано, — сказал он, кивая.

— Серьезно?

— Да что я блин знаю? — улыбнулся он. — Я только хочу сказать, что если бы мне нравилась телка, которой я не нравился бы, не знаю… Я бы на всякий случай вел себя как урод.

— А, — пробормотал я. — Ну спасибо, Бобби.

— Приходи еще, чувачок. Удачи тебе с этим дерьмом. Слушай, мне пора валить. Я с дамой встречаюсь.

Я спрыгнул с капота, а Бобби Б. забрался в свой фургон, орущий Hell's Bellsтак громко, что чуть колонки не отваливались. Я проводил взглядом фургон, который на секунду задержался, затем фары его вспыхнули, и он сорвался с места, оставив на дороге след от шин и исчезнув в темноте. Я вспомнил, что он сказал, и крепко задумался. Я никогда не смог бы вести себя как урод, по крайней мере, не с Гретхен, так что, наверное, я был обречен, обречен быть влюбленным в девчонку, которая в меня не влюблена. Но это ничего, пока я могу делать все, что могу. Так что я перешел через улицу и направился в свою комнату, и взял все свои пластинки и кассеты, нашел под кроватью пустую пленку и стал записывать ее, коллекцию, знаете, совершенно игнорируя то, что только что сказал Бобби Б. Где-то через час у меня все было готово, и я уставился на этот кусочек пластмассы, и выломал клапаны, чтобы нельзя было ничего записать поверх, и когда я все это проделал, то решил, что Бобби Б. был совершенно прав и ничто на свете не заставит меня отдать ей эту кассету, зная, что она чувствует. Как и всегда, я решил, что буду ждать и надеяться, что в следующие несколько недель что-нибудь в моей жизни изменится к лучшему.

Двадцать четыре

Охуенные идеи для кунфуистских боевиков, в которых я мог бы сниматься:

1. Подросток помогает спасти старика-ниндзя, который учит его искусству ниндзя, а он шатается по школе, поколачивая других ребят, пока наконец не узнает, что истинная тайна ниндзя скрыта в одной из видеоигр.

Или

2. Подросток получает в наследство такие волшебные нунчаки от древнего общества таинственных злодеев и должен научиться использовать их, чтобы победить странных замаскированных убийц, которые собираются получить власть над миром.

Или

3. Перед смертью отец вручает своему сыну такую таинственную книгу «Путь самурая», и мальчик изучает боевые искусства ниндзя, а затем спасает команду лыжниц от советских террористов, которые хотят сорвать олимпиаду. Он влюбляется в одну из лыжниц, скорее всего, шведку.

Да, и я заказал через журнал «Ниндзя»две китайские звездочки и набор нунчаков и все еще не получил эту хрень. Прошло уже четыре недели — зачем это кому-то понадобилось удерживать меня от осуществления мечты стать таинственным убийцей? Я вас спрашиваю, брат Дорбус, почему вы считаете это нормальным — стоять у меня на пути? Да, вы рассказываете мне на уроке по истории религии, что такое духовность, и это поможет мне укрепить мой дух, если меня когда-нибудь захватят и станут пытать бесчисленные безликие враги, но даже вы, принуждающий нас смотреть от начала до конца фильм «Десять заповедей», не уймете мою бессмертную ярость и жажду бесконечного отмщения ниндзя. Вы вполне можете стать Нумеро Уно в списке жертв, брат Дорбус, и если не Нумеро Уно, то по крайней мере, Нумеро Два.

А Нумеро Уно? Джон блядь Макданна. Я видел его в кафе и в коридоре после уроков. Он оказался крупнее, чем я его запомнил, в своей красно-коричневой с оранжевым спортивной куртке он продвигался между старшеклассниками, как хренова арийская горная гряда, окруженный двумя качками с лицами хорьков, в таких же спортивных куртках. Я стоял у своего шкафчика, и он прошел мимо, и я услышал этот громкий смех дикой гиены, когда он пихнул одного из своих проныр, и я поднял взгляд от книг и посмотрел ему прямо в глаза, и он только ухмыльнулся, как будто знал, что я знал, что это был он, и как будто знал, что я ни хрена не могу с этим поделать, и он только смотрел на меня, кивая, пока не исчез в конце коридора.

Трудно было не фантазировать: как я заказываю китайские звездочки и нунчаки, спрыгиваю с дерева темной, ветреной ночью, ломаю его колени с размаху или что-нибудь еще пожестче в стиле кун-фу, оставляя его беспомощно визжать от боли. Я произнес торжественную клятву ниндзя, что так или иначе, Джон Макданна, так и или иначе однажды ты свое получишь.

Двадцать пять