Сделай погромче

Он вручил мне трубку и зажигалку, и я сказал: «Без проблем», и сделал все, как он велел. Я почувствовал вкус смолы, обжигающей мне горло, небо и язык и проникающей глубже, ниже, ниже, ниже, в самые легкие, я удерживал в себе дым так долго, как только мог, и наконец резко выдохнул, улыбаясь точь-в-точь как Майк. Я закашлялся, глаза заслезились. Майк похлопал меня по спине и засмеялся.

— Кашлять — кайф ломать, — сказал он, беря у меня трубку. Ничего особенного я не почувствовал. Глаза все еще слезились, а горло саднило. Майк снова затянулся и передал мне трубку. Я повторил, постаравшись в этот раз не закашляться, глаза мои вдруг стали тяжелыми, и я заморгал, чтобы смахнуть слезы, сам себе по-прежнему улыбаясь. Я почувствовал, как уши мои типа раскрываются, будто прежде они были заложены, и как язык становится горячим и большим и тяжелым. Майк встал и поставил Black Sabbath, и тут меня начало по-настоящему колбасить. Песня War Pigs,которую я знал наизусть, звучала теперь совсем иначе, разбитая на сотни частей, как симфония, каждый инструмент играл отдельно и умножался, голос Оззи был, что ли, теплее, как будто певец был моим приятелем и находился в одной со мной комнате. Майк снова сел на кровать и похлопал меня по спине.

— Ну что, плющит?

— Да, по-моему, — сказал я. — Похоже на то, — снова сказал я. — Это что надо, — сказал я. — Что надо.

— Хочешь, я позвоню девчонкам? — спросил Майк, подмигивая.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо тебе, Майк, за все. — Майк кивнул, снова похлопал меня по спине, снял трубку, набрал номер и сказал:

— Аманда? Это Майк. Ты ни за что не поверишь, что случилось, — и Аманда, залаченная блондинка-наркоманка и ее подружка Кэти О., вся в прыщах и, как следствие, с тонной косметики на лице, но все же прелестная в некоторых других отношениях, были на месте уже через десять секунд.

Короче, оборотная сторона медали обнаружилась, когда два дня спустя Майк пришел из школы и заметил, что его мама убрала из дома все телефоны. Все телефоны исчезли. Он спросил ее, в чем дело, и она только пожала плечами и удалилась. На следующий день мы увидели, как какой-то чувак из телефонной компании устанавливает на кухне настоящий платный телефонный автомат, в смысле, привешивает его прямо блин к кухонной стене, как будто кухня Майка — это автобусная остановка или что-нибудь такое. Мы с Майком уставились на все это, и он сказал: «Это уже полное безумие», — и бедный монтажник только пожал плечами и сказал: «Извините», и продолжил работу. Майк покачал головой и подошел к холодильнику, чтобы взять кусок замороженной пиццы и банку содовой, но вы только подумайте: дверь холодильника не открывалась. Он дернул ее раз, два, а затем опустил взгляд и обнаружил замок. На двери холодильника висел хренов замок.

— Поверить не могу, — сказал Майк, закрывая лицо руками. — Да она с катушек съехала.

— Это, — сказал я, указывая на золотой замочек, — самая страшная вещь из всех, что я видел, — потому что, пока развод не был оформлен, или как там это делается, и пока миссис Мэдден не сошла окончательно с ума, всегда можно было зайти к Майку и найти у него что-нибудь в холодильнике, обычно замороженную пиццу и содовую, и мы ели, стоя над раковиной, без тарелок, так что нам не приходилось их мыть, но теперь, теперь все было кончено.

— Что она себе думает? — спросил он, качая головой.

— Понятия не имею, — сказал я, потому что и впрямь не имел понятия, и я задумался о своих маме и папе — который вот уже полгода спал на диване внизу — и о том, какие странные пытки мне еще уготованы.

— Мам! — прорычал Майк. — Что это еще за хрень?

Миссис Мэдден появилась из спальни в нежно-голубом халатике и с голубым полотенцем на голове, непонимающе моргая.

— Да, сосед?

— Что все это дерьмо значит? — прокричал он, размахивая руками.

— Все это дерьмо — мое дерьмо, — сказала она с улыбкой и вытащила сигарету из пачки «Вирджиния слимс».

Я отступил на шаг и стал наблюдать.

— Если хочешь пользоваться телефоном, придется найти работу, чтобы платить за это. То же самое относится и к еде.

— Ничего себе, — вслух пробормотал я.

— Черт возьми, — сказал Майк. — Ты сошла с ума.

— Вовсе нет, — сказала она. — Это самое разумное, что я сделала за последние девятнадцать лет.

— Ну, а Молли и Пити? — спросил он.

— Все, кто едут, должны оплатить проезд, — ответила она, кивая, развернулась и исчезла в спальне.

— Нет, серьезно, — сказал Майк. — Самый настоящий дурдом.