Злюсь на Лену. Сильно злюсь, сжимая челюсти почти до боли. И меньше всего она передо мной виновата. Но как вспомню, что она спала с ним, неоднократно по ее же словам, а мы в это время уже как бы встречались, внутри все полыхает от бешенства и морозит от боли. Хочется оттаскать ее за волосы и расплакаться в ее плечо. И от не прошеного чувства сострадания судорожно сжимается сердце. Мы из одной коллекции, всего лишь.
Разум что-то понимает, а сердце и душа болят при одной мысли о бывшей подруге. Увидеть ее вновь, и вспомнить, и представить, как это было у них. Не могу выбраться из этого, сама не могу. Есть безумное желание поговорить с кем то, выложить, выплеснуть все как на духу. И забыть как страшный сон. Но... не с кем.
Сегодня прилетели Таша и Тёма. Позвонили прямо из аэропорта.
– Маришик, привет! Солнце, я так по тебе соскучилась! У нас столько фоток, столько впечатлений! Не представляешь, что я тебе расскажу. Но только при встрече, это не телефонный разговор. Короче, завтра мы к тебе приедем, наверное, ближе ко второй половине дня. Раньше от родителей вряд ли сбежать получится. Хорошо? – жизнерадостность подруги резала меня тупым ножом с особым садизмом, неторопливо отрезая по маленькому кусочку выдержки. Я не хочу! Я не могу, я не выдержу вновь истерику. А она будет, достаточно мне услышать этот гребаный вопрос "Что случилось?". И увидеть это долбанное сочувствие или жалость.
– Привет, Таш. Прости, но я завтра не могу. Меня подруга попросила помочь с переездом. Я уже обещала. Прости, в другой раз, – я так легко смогла соврать, даже голос не дрогнул.
– Ой, а во сколько ты завтра будешь дома? Ты же на весь день, правда? Я приеду, когда тебе будет удобно. Мы можем даже Тёму не брать с собой, устроим мини посиделки, только ты, я и... – нет! Только не она!
– Нет, прости. Завтра на весь день, это точно. Потом как-нибудь созвонимся. В другой раз. У тебя все? Мне просто надо идти, у меня тут дела... – я грубо пытаюсь отвязаться от любимой подруги, держу себя из последних сил, чтобы не сорваться на крик, позорно разреветься и выложить всю боль, что клокочет внутри.
– Дда. Хорошо. Конечно. Пока? – грусть и почти слезы в ее голосе.
– Пока, – и быстро нажала отбой.
Я не могу и не хочу общаться с ней. С ними, такими счастливыми, так любящими друг друга, запятнать их своей болью, выплеснуть на них свои проблемы. Не имею на это право. Это слишком.
***
Тёма со мной почти не общается. На уровне "привет – пока – как дела – отлично – идешь на следующую лекцию? – у меня сегодня работа – ясно" и пристальный взгляд нахмурившегося друга. Я так и не видела Ташу с момента их возвращения из поездки, просто не пустила их к себе в квартиру, не открыла дверь, закрыв ее на внутреннюю защелку. Трусливо сидела в темноте на коридорной тумбочке и, слушала долгую трель звонка, тихий разговор, три звонка на свой телефон и удаляющееся шаги по лестнице. Я игнорировала, я молчала, я скидывала звонки, я не могла справиться с собой и тихо скулила в темноте от бессилия что-либо сделать с собой и как то перебороть себя и вновь начать жить, начать бороться. Это не я, я не могла быть такой сукой, сама себя ненавидела. Я не могла отбросить от себя мысли о предательстве и с мазохизмом сумасшедшей ожидала, когда друзья окончательно отвернутся от меня. Я так этого ждала – наказывала себя за наивность и долбанную доверчивость, и страшилась катастрофы, когда останусь совсем одна.
И вот Тёма выловил меня за локоть в коридоре уже поздно вечером и прямо спросил:
– Ты не хочешь с нами общаться? – Вот так вопрос в лоб, без долгих хождений по кругу. Смотря мне в глаза, серьезно, пристально и с некоторой злостью. Глубокий вдох и:
– Да, – смотрю в его глаза.
– Причина?
– Все просто. Вы уехали на какое то время и у меня многое изменилось в жизни. И я не хочу сейчас ни с кем общаться. А сейчас извини, но ты меня задерживаешь. Я спешу, – попыталась вырвать собственную конечность из цепкой хватки друга, и не смогла. Он все также пристально смотрит на меня, нахмурившись и сурово сжав губы в тонкую линию. А в глазах... буря эмоций.
– Можно было сказать открыто, без этих увиливаний и вранья. Мара, ты выглядишь жалко. На тебя смотреть больно, – попытался сказать, что-то еще. А у меня все поплыло перед глазами.