Сделай ставку - и беги. Москва бьет с носка

Херувимчика били. Не слишком элегантно, зато без затей, - толпой и ногами. Били добросовестно, но неумело. Поэтому сил оставалось полно. Можно было бы вскочить и шутя уйти на рывок - в жизни не догнали бы они чемпиона межшкольной олимпиады по бегу. Но как раз на рывок он не мог. И защищаться не мог. Потому что всего пять дней как вырезали из него гнойный, едва не прорвавшийся аппендикс. Соседи по палате только с коек вставать начали. А его к вечеру выкрали из больницы и привезли сюда, в загородный мотель "Тверь", на собственное семнадцатилетие. И вот теперь он бессильно извивается в грязи, уворачиваясь от ударов. Что и говорить, - День рождения удался. Хотя "выкрали" - сказано чересчур громко. Поздравить новорожденного заехала соседка по подъезду двадцатилетняя Жанночка Чечет, которая вот уж второй год была предметом Антоновых вожделений и причиной ночных поллюций. Жанночка охотно кокетничала с хорошеньким Херувимчиком, которого сама же так и прозвала - то ли за юношеский румянец, то ли за повышенную стеснительность. Иногда снисходила до шутливого поцелуя. Но дальше пока не допускала. Правда, в последний год удерживать поклонника на дистанции ей стало не просто, - робкий Херувимчик незаметно возмужал до полноценного, требовательного Херувима. Прямо с порога палаты словоохотливая Жанночка сообщила, что заскочила буквально на минутку, а вообще-то торопится в загородный мотель, где накануне познакомилась с двумя классными парнями. Услышав про парней, ревнивый Антон увязался следом, благо одежда лежала здесь же, в тумбочке.

В такси по дороге Жанночка успела протараторить всё, что сама узнала про новых знакомых. Оба взрослые - по двадцать три года. Один - здоровенный такой! Иван Листопад - сын профессора. Другой, Феликс Торопин, тоже не из простых. Вроде даже вор. Оба когда-то жили в одном дворе. Потом разъехались. Иван в Краснодар, где его отцу предложили кафедру, Феликс - в колонию для несовершеннолетних преступников. Но друг друга, как оказалось, не потеряли. В Калинин они приехали по каким-то мутным фарцовочным делам. Кажется, в Москве не совсем чисто прокрутили валютную сделку и решили "отлежаться" в провинции.

Последнее Жанночка произнесла с придыханием.

- Мужики что надо. Вторые сутки мучаюсь, на кого из двоих запасть. Прямо не знаю. Может, ты чего присоветуешь, - к полному расстройству Антона, Жанночка, наивная в своей корыстности, сокрушенно покачала головой.

Впрочем новые знакомые понравились и самому Антону.

В гудящем, забитом под завязку мотеле оба они выделялись среди прочих. Могучий Листопад царил за столом, мягким кубанским говором без усилия покрывая грохот надрывающегося оркестра. Едва заметно косящий правый глаз придавал всему, что говорил и делал Иван, оттенок легкой победительной насмешливости. Пьяновато улыбаясь, слушал его байки тонколицый красавчик Феликс Торопин. Длинные, унизанные перстнями картежные пальцы Феликса поигрывали золотой цепочкой. Время от времени он приподнимал указательный палец, и тогда подруга Феликса официантка Нинка Митягина, бросив прочие столы, подлетала к ним, предвкушающе косясь на "рыжьё". А робеющий, покрытый золотистым пушком именинник Антон Негрустуев с восторгом внимал многомудрым новым товарищам. Всё кругом было насыщено особой, дружеской негой. Уже ближе к закрытию Антон вышел подышать на воздух. Тут-то всё и случилось. Собственно на асфальт он свалился сразу, еще от первого, по касательной удара. И тотчас устрицей закрылся, пытаясь спрятать разрезанный живот. Особенно досаждали две страусиные девичьи ноги. Про такие говорят, - от шеи. Но он-то снизу хорошо видел, откуда они на самом деле начинались. Впрочем, реагировал он только на ступни. Маленькие такие ступни, обутые в изящные туфельки, остроносые и неотвратимые, будто атакующие эсминцы.

В отличие от толпящихся в беспорядке парней, бьющих бесцельно и наугад, владелица туфелек всякий раз примерялась ударить именно в то место, что закрывал он обеими руками, оставив незащищенной даже голову. Почему и пострадал. От увесистого попадания по виску он обмяк, заволакиваясь прощальным туманом, и скорее рефлекторно, чем с надеждой, прошептал: "Листопад". И тут же слово это пронзило обманчивую тишину загородного мотеля призывным кличем боевой трубы: " Ли-сто-пад! Феликс! Антошку убивают!".

То кричала, вопила, визжала на все двадцать тысяч доступных человеческому уху децибел выбежавшая на крыльцо Жанночка Чечет.

Антон очнулся от каких-то непрерывных криков. И первое, что увидел, открыв глаза, - нависшая над ним огромная тень.

"Ваня", - умиленно пробормотал Антон, поняв главное: больше его бить не будут.

Осторожно, придерживая живот, он сел на асфальт.

- Как ты? - запыхавшийся Иван присел подле Антона. - Вроде жив, - Антон неуверенно ощупывал живот, пытаясь распознать источник глухой боли.

- Который начал?