Сделано из отходов

А дядя, чувствуется, не просто дядя. Хоть и наряжен в пенсионера без пенсии. Убедительный. Умеет убеждать. Шуточки-прибауточки, улыбочки-ухмылочки, но глазками в Кремлевской стене дыру прожечь может. Знающий дядечка. Даже про Париж и роликовые коньки в курсе.

«В Париж с Леночкой хочешь? А у папы зарплата маленькая, верно? А случись что с папой в пути? Сейчас всякое с водителями случается. Дорога длинная, груз дорогой. Пропадают без вести водители. Разве папа не рассказывал? Конечно, рассказывал. Так вот, спрашивается, что делать будем, если папа потеряется? На какие доллары в Париж поедем, а?»

Бэ. Ну что, Григорий, мысль понятна? Как не понять. Ох, дядечка…

«Ну, то, что разговор у нас сугубо интимный-конфиденциальный, надеюсь, не надо напоминать? И если вдруг где-то что-то…»

Не надо напоминать, не деревянный.

«Ну и прекрасно. На том и расстанемся. На недельку. Через недельку встречаемся на том же месте в тот же час. Ставим окончательный диагноз. Смотри-ка, сколько здесь голубей! Не забудь взять хлебушек. Покормим пташек. До встречи, мой юный друг. Надеюсь, ты придешь ОБЯЗАТЕЛЬНО».

Памятник выполнен скульптором Фальконе при участии фирмы «Самсунг»…

Что это означает, Гриша? Что сейчас возможно все. Что ты переживаешь по всяким пустячкам? Песенку модную слышал? «Боже, какой пустяк сделать хоть раз что-нибудь не так…» Сделай. Сейчас все делают. Не жуй сопли в раздумьях, а делай.

Интересно, Спейс отказался бы? Или вон, пижончик в плаще? О нет, такой однозначно подпишется. Один ты, Гриша, недоделанный. Разуй глаза пошире. Включи телевизор. Не хочется не хочется… В Париж хочется, Ленку хочется счастья хочется, а ЭТОГО не хочется. Пять минут риска… И главное, Гришенька. Не можешь ты уже отказаться. Объяснили ведь. По-человечески. Так что иди на свалку металлолома и ищи трубу потяжелее, подлиннее. Измени жизнь к лучшему…

Дыня в наличии отсутствовал. Что вполне резонно, погоды дивные стоят. Шурик с досадой захлопнул тяжелую дверь и взглянул на часы. Поздновато.

Он планировал нагрянуть сюда часиков в семь-восемь утра, вытащить Дыню прямо из постели и, не дав принять душ и выпить кофе, проводить до отдела, где как следует прочистить мозги. Чтобы не лезли туда всякие незатейливые мысли.

Но в шесть утра самого Шурика вытащил из постели звонок дежурного по поводу сыгранной то ли учебной, то ли боевой тревоги. Надлежало срочно прибыть к месту службы, иметь при себе трехдневный запас провизии, смену белья, компас, карту Ленобласти и какой-то курвиметр. «Чего-чего?» – «Курвиметр». – «А чтой-то?» – «Да Бог его…»

К отделу Стрельцов прибыл, как и велели, в течение часа. С банкой сгущенки в одном кармане и парой штопаных носков в другом. На пороге стоял Герман Андреевич с хронометром и проверяющий в камуфляжной военной форме с полковничьими погонами. Получив справедливый нагоняй за отсутствие необходимого снаряжения, Шурик отправился в кабинет до особого распоряжения. Тревога оказалась учебной, но народ продержали в боевой готовности до одиннадцати часов. Рома вместо курвиметра притащил спиртометр, видно, не расслышал по телефону…

Нанеся еще один контрольный удар ногой в дверь Дыни, Стрельцов окончательно убедился, что с визитом опоздал и операцию по оздоровлению Дыниных мозгов придется перенести на завтра. Во дворе он заметил пьяницу Обезжиренного.

Обезжиренный шлепал к своему подъезду, громыхая по асфальту лыжными ботинками.

– Семыкин! Иди сюда.

– Здравствуйте, товарищ Стрельцов. Вы все в трудах, в заботах?

– А ты все на лыжах катаешься? Лето ведь, Семыкин. Дыню не видел?

– Сигареткой не угостите?

– На.

– Не, не видел. А что случилось?

– Слушай, Семыкин, ты зачем третьего дня в универсаме прямо в холодильник отлил? А?

– Я?!!

– Нет, я! Что, не донести было до улицы? В глаза, в глаза смотрим! Вот так. Это статья, Семыкин. Бакланка. В одни ворота.

– Меня подставили, товарищ Стрельцов.

Тамбовцы.

– Да? Какие негодяи. Правильно мы им войну объявили. А ты сам часом не тамбовец? Короче, Семыкин, пошли в отдел, там разберемся, кто кого подставил. Ты в универсаме на пару миллионов товара испортил. Кто возмещать будет, лыжник?

– Участковый уже допрашивал меня по этому поводу.

– Тяжело в лечении – легко в гробу. Пошли, пошли, Семыкин. Участковый – это участковый, а я-то – за справедливость.

– Ой, вспомнил! Дыню ищете? Так он час назад вместе с Бобом на остановку пошел. С рюкзаком и лопатой. Я спросил, никак клад копать идете? А Боб ответил: «Нет, дядь Юр, картошку». Какая ж нынче картошка? Она в августе созреет. Помню, когда я в деревне жил…

Шурик не стал слушать воспоминания из жизни Обезжиренного. Матюгаясь на весь двор, распугивая голубей и старушек, он помчался в направлении любимого отдела.

В дверях Стрельцов столкнулся с Листопадом.

– Окурки из пепельницы выбросил?

– Уборщица есть.

– В кабинете запрещено курить!

– Герман Андреевич, какое курево, я второй год на игле!

– Уволю!

– Увольняйте!

Рома штудировал Фрейда. Шурик влетел в кабинет, схватил трубку, второй рукой принялся лихорадочно листать старенький телефонный блокнот.