Сделано в Японии

— Что Маэно? Маэно всегда при погрузках присутствует.

— Чего делать тогда?

— До Отару у нас только две дороги?

=— Из Саппоро?

— Из Саппоро.

— Из Саппоро — две, с юга, из Хакодате, — одна.

— При чем здесь Хакодате?!..

— Постой, а через Дзёзанкей?

— Что «через Дзёзанкей»?

— Как что?! Там же дамбу-то доделали в прошлом году! Ну из-за которой Тануки погорел! Водохранилище еще там за ней! Ну все еще кричали, зачем нам эта дамба на пустом месте! А потом выяснилось, что дамбу строила компания его племянника, а дорогу на ней клала и тоннели с обеих сторон рубила фирма двоюродного брата его жены!

— Так она что, дорога эта, открыта уже?

— Да уж больше года! Если Тануки сейчас посадят, ее же все равно не закроют, правда?

— За сколько до Дзёзанкей доедешь, Ганин?

— Отсюда? — Ганин огляделся. — Минут за сорок.

— У них форы с полчаса…

— Фигня, Такуя! Если они на нескольких машинах поехали, мы их еще до Дзёзанкей достанем! По городу караваном быстрее сорока не проехать! Тем более им надо этих двух, которым мы репы подправили, дожидаться! — проорал мне на ухо взбудораженный Ганин и рванулся с места.

Мы промчались через район Хигаси, проехали мимо еще одного памятника расхлебайской нашей экономики «мыльного пузыря» — гигантского белого яйца дворца спорта «Саппоро дом», на который было угрохано страшное количество народных денег только для того, чтобы этим летом там три раза заезжие знаменитости погоняли бы мячик в рамках чемпионата мира по футболу; просвистели мимо знаменитого овечьего пастбища на склоне живописного холма Нисиока, нисиокскими переулками пробрались к шоссе на Дзёзанкей. Машин, несмотря на будний день, было достаточно, и Ганину стоило немалых трудов пользоваться короткими расширениями для обгона, которых на узкой горной дороге было не так много, как хотелось бы.

— А скоро их вообще не будет! — прошипел Ганин. — Посадили вы, Такуя, хорошего человека! А он вон какие дороги нам строил…

Дорога на дамбу отходила направо сразу после тоннеля на въезде в Дзёзанкей. Как только Ганин взял на светофоре вправо, мы оказались на ней в полном одиночестве, что навеяло на меня определенные сомнения в правильности сделанных выводов. Но когда через пять минут мы подрулили к развилке, с которой дорога прямо вела непосредственно на Отару через верх злополучной дамбы, а направо было ответвление к симпатичному скверику у ее подножия, Ганин притормозил и показал мне вперед:

— Вон они!

Впереди, в километре, по серпантину карабкался наверх караван из четырех джипов: впереди шли три японских, а замыкал шествие знакомый ковригинский «тигр».

— Чего будем делать, Такуя?

— Давай за ними, Ганин! «Чего делать»…

Через минуту мы оказались в поле зрения джипов, поскольку подъехали к началу подъема, лишенного сколь — либо существенной растительности, и были как на ладони видны тем, кто захотел бы полюбоваться на потрепанный ганинский «талант» со своего горного высока. То, что Коврига не преминул воспользоваться этой возможностью, нам с Ганиным стало понятно уже через пять минут, когда мы наконец-то вскарабкались по серпантину на дамбу.

На нее выводил короткий тоннель, и, как только мы выехали из него, слева раздался гул восьмимоторного бомбардировщика, в моем окне померк свет, и на нас всепожирающим монстром прыгнул ковригинский «тигр». Слева от выезда из тоннеля была площадка, на которой, видимо, этот гад и притаился. Трех тонн советского танкового металла было вполне достаточно, чтобы оставить и от «таланта», и от его незадачливых пассажиров мокрое место, и как этого не случилось, известно одному только Ганину. Он вдавил педаль газа в пол, его бедный «талант» заголосил профессиональной плакальщицей, совершил аллюрный прыжок вперед, и оставшийся без добычи «тигр» ткнулся в обложенную ржавым пока еще дерном насыпь справа от выезда из тоннеля.

Впереди нас открылась двухсотметровая бетонка, проложенная поверху новенькой дамбы и заканчивающаяся тем же, чем и начиналась — тоннелем; посередине с правой стороны возвышалась небольшая бетонная аппаратная, из которой, как нетрудно было догадаться, осуществлялось управление воротами дамбы; слева серело неприглядное в прохладной апрельской хмари водохранилище, а слева открывался роскошный, вид на ущелье, речушку и северную окраину туристического городка Дзёзанкей, известного по всему Хоккайдо своими горячими источниками и не менее горячими кабаре, где поочередно русские, бразильские и филиппинские девицы трясут ногами и другими выдающимися частями своего обнаженного тела перед нашими похотливыми бизнесменами, готовыми платить за пиршество своей и чужой плоти бешеные деньги.

— Чего теперь? — повернулся ко мне Ганин, остановив машину посередине памятника славной архитектурной деятельности хитроумного депутата Тануки.

Я оглянулся: Коврига не спеша, в несколько заходов, развернул свой неповоротливый броневик в нашем направлении, включил все имеющиеся на его грозном черно — буро — зеленом фасаде фары и помчался на нас с тем же грозным рыком, который мы слышали двадцать секунд назад.