Расходились мы молча: и потому, что разговаривать друг с другом после всего услышанного не очень тянуло, и потому. что за коридорными окнами уже забрезжил разбавленный сметаной малиновый сироп апрельского рассвета и всех нас, вне зависимости от распределения служебных обязанностей и профессиональных достижений, элементарно валило с ног. Мы с Нисио и Накагавой едва доковыляли до отдела, жестами разделили между собой три диванчика в предбаннике и в офисе, брякнулись на них обмякшими от изнеможения мешками, и последнее, что я увидел в своем сознании, было входное отверстие огромного трехмерного сканера, в которое меня запихивал мой друг Ганин в белоснежном халате и в громадных очках с толстенными стеклами; я взглянул на дисплей стоящего рядом компьютера, увидел свое прозрачное трехмерное тело, иссеченное белой паутиной координатной сетки, и впал в забытье.
Глава седьмая
Проснулся я от приглушенного, с трудом продирающегося сквозь мои заторможенные извилины голоса все того же Ганина.
— Дрыхнет, значит? — Обращался он явно не ко мне. — Будить-то его не пора?
Я продрал глаза и, не вставая с диванчика, повернулся в сторону бодрого сэнсэя:
— Ты, Ганин? Ты чего здесь делаешь?
— О, проснулся лев! — Голос Ганина приблизился ко мне, но из-за своего вывернутого левого плеча видеть его я все еще не мог: спать на наших казенных диванчиках — еще то удовольствие; надо иметь тело лилипута и быть неприхотливым, как лермонтовский Мцыри, чтобы исхитриться превратить пытку возлежания на этом прокрустовом ложе в подобие хоть какого-нибудь удовольствия. — Давай поднимайся, нас ждут великие дела! — Ганин фамильярно потрепал меня за все то же левое плечо, и я окончательно убедился, что он именно во плоти, а не плод моего больного сознания.
— Ты как здесь, Ганин? И сколько вообще времени? — Я с трудом принял сидячее положение.
— Времени полдесятого, а я здесь уже час. — Ганин выглядел весьма свежо, что и понятно, потому как ему не нужно было всю ночь препираться с упертыми дорожниками по поводу разделения служебных полномочий. — На допрос меня вызывали!
— Не на допрос, Ганин-сан, а на беседу, — поправил моего друга невидимый из-за его спины Нисио.
— Какую беседу? — Я все еще не мог адекватно воспринимать окружающую среду.
— Такую, Такуя! — Ганин присел рядышком. — Про наш вчерашний ужин твои коллеги велели доложить.
— Гото-сан, что ли?
— Да нет, фамилия его… — Ганин достал из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, — фамилия его всего-навсего Судзуки.
— А, из уголовки? — Я начал восстанавливать в памяти ночные директивы Накадзавы.
— Для кого «уголовка», Минамото-сан, — прокряхтел из своего угла Нисио, — а для кого «полиция общественной безопасности». Судзуки-сан, между прочим, как и ты, майор…
— Знаю я этого Судзуки, неплохой мужик… — Я по-собачьи затряс головой, чтобы освободиться от гнетущих пут сладострастного Морфея. — И чего он тебе сказал?
— Вообще-то он все больше меня просил рассказывать. — Ганин важно поправил под белым воротничком узелок бордового галстука. — А так сказал, что они будут решать, превысил ли я или не превысил.
— Полномочия свои дипломатические, что ли? — Я попытался съязвить, но осекся, ибо почувствовал, что для окончательного возврата в привычную среду своего ироничного миросозерцания мне следует сделать три вещи: позвонить домой и покорно выслушать от Дзюнко все, что она обо мне думает, доплюхать до подвала и принять в спортсекторе холодный душ, а потом накачаться горячим кофе.
— Если бы полномочия!.. — всплеснул руками Ганин. — Мне про другое превышение толковали.
— Ты сегодня на работу-то поедешь?
— Освободили меня на неделю от работы из-за вчерашних наших с тобой проказ, Такуя, — не без радости поведал Ганин. — Я исправно сегодня в семь сорок пять на службу заявился, а мне от ворот — поворот, прямо сюда послали. И сказали: пока майор Судзуки из тебя все потроха не вытрясет, об уроках своих забудь — нам — де уголовники не нужны. Так что до тех пор, пока мы с тобой имя мое светлое не отмоем, то есть до пятницы, я совершенно свободен.
— Замечательно! — Я заскрипел коленями и поясницей. — Ты тогда подожди меня полчасика, я сейчас в себя приду и мы с тобой обсудим, как нам твое, а заодно и мое светлое имя от лишних негативных наслоений очистить.