Сделано в Швеции

– Ты сказал, что никогда больше не пойдешь к отцу. И я тогда успокоился, поверил тебе. А ты все-та-ки был у него! Я вижу. Ты становишься таким же… как он! Для тебя не существует ничего, кроме следующего ограбления. И следующего. Ничего, кроме этого. Ты обращаешься со мной и с Винсентом, как Иван обращался с тобой, когда ты с ним порвал.

– О чем ты говоришь?

– Ты стал таким же, как он. И я точно знаю, когда это случилось. Когда он… когда он чуть не убил маму. Когда ты прыгнул ему на спину и она убежала… я увидел, как вы смотрели друг на друга. Ты просто… взял контроль на себя.

– Остынь.

– А потом? Помнишь, что случилось дальше? Не помнишь, да? Ты подождал, пока он уйдет и сядет в машину, а потом, черт побери, отмыл всю кровь на лестнице. А когда закончил, вернулся, посмотрел на меня и на Винсента, и с тех пор все всегда было по-твоему.

– Ты закончил?

– Нет! Нет, пока ты не поймешь. Ты и тогда говорил про независимость. Стоял у окна, смотрел на Скугос и рассуждал о том, что ни одна сволочь не будет нами командовать. Но вышло-то наоборот. Все эти грабежи только усиливают нашу зависимость друг от друга. И для тебя это так же важно, как в свое время для старого негодяя. Держаться заодно. Держаться заодно! Может, еще и палочки от мороженого ломать будем?

– Закончил?

Лео смотрел на две дымящиеся кастрюльки на столе. С виду такие же, как вино. Дешевые. Плохонькие.

– На Ивана похож не я. А ты, Феликс. Только и знай твердишь, как ты его ненавидишь. Зациклился. Увяз в чепухе, как он. Да ему бы никогда пороху не хватило сделать то, что сделал я!

Он разложил спагетти по тарелкам – себе, Феликсу, Винсенту, – полил густым коричневым соусом.

– Еще один раз, Винсент. И если дело обстоит так, как говорит Феликс… – Лео кладет руку на плечо Феликса. – …ты должен участвовать! Если так… легче. Не сидеть тут в сочельник, изнывая от тревоги.

– Хватит, Лео, разве ты не видишь, он не хочет идти с тобой!

– Почем ты знаешь? Я разговариваю с Винсентом.

– Я чувствую, он не хочет!

– Правда? Феликс? Ты чувствуешь?

Кастрюлька с мясным соусом стояла между ними.

Неожиданно Феликс схватил ее и швырнул в стену. Соус брызнул по всей кухне.

– Я плюнул в лицо родной матери! И больше не желаю ничего делать против своей воли, по чьему-то приказу, никогда!

Горячий мясной соус стекал по белым стенам, по белой рубашке Лео.

– Ты говоришь о себе, Феликс. А я – о Винсенте.

Винсент смотрел в свою тарелку, но теперь поднял глаза:

– Может, прекратим? – Теперь уже он положил руку на плечо Лео. – Ты можешь прекратить?

В маленькой деревянной подставке на кухонном столе нашлись салфетки. Лео вытащил все разом, слегка смял и стер ручеек соуса с рубашки.

– И что прикажешь делать? Сидеть на паршивом стуле за паршивым столом, делая вид, будто у нас все в норме?

Они никогда ни о чем не просили друг друга. Но сейчас Лео попросил:

– Пожалуйста, прошу вас. Я когда-нибудь просил вас? Просил? А сейчас прошу. Да, прошу. Вы мне нужны. Еще один раз. Последний.

Он смотрел на младшего брата, который отрастил волосы, и на самого младшего, который быстро взрослел.

– Пожалуйста!

Смотрел на них. И не узнавал.

– Феликс?

Ответа нет.

– Винсент?

Ответа нет.

– Я прошу вас.

Феликс глаз не прятал. Винсент смотрел на стол, в тарелку.

Молчание.

– Ладно. Тогда я все сделаю один. Раз у меня нет семьи, сделаю все один.

79

Порой ночи тянутся бесконечно. Порой потеешь, мерзнешь и потеешь, просыпаешься каждые десять минут и снова погружаешься в бессвязный сон, уводящий в никуда.

Нынешняя ночь была из таких. Опять. Целую неделю с тех пор, как двое самых близких людей ответили ему отказом. Шесть ночей наедине с одиночеством, которое устроилось в постели прямо между ним и Аннели. Не будь братьев в живых, он бы чувствовал себя не так скверно, ведь тогда бы понимал, почему они не вместе. Скажи они, что ненавидят его, ему бы тоже было легче. Но они живы. И по-прежнему любят его, как и он их. И тем не менее продолжать не желают. Двое братьев, таких близких раньше и таких далеких теперь.

Лео отбросил потную простыню, спустился на кухню и настежь распахнул окно, хотя на улице было восемь градусов мороза, в лицо пахнуло холодом, а он стоял, глубоко дыша.

Последние несколько дней он снова и снова анализировал три элемента, общих для всех ограблений. Планирование. Налет. И самое важное – отход, трансформацию из грабителя в штатского.

Один элемент всегда был одинаков – сам налет. Ни разу они не ушли с ожидаемой добычей. Десять миллионов крон в инкассаторской машине в итоге стали всего лишь одним. Большая часть денег неизменно оставалась в хранилищах и сейфах. При двойном ограблении он был уверен, что куш составит по меньшей мере восемь миллионов, в итоге же оказалось три, а при тройном вместо пятнадцати миллионов, на которые он рассчитывал, им в руки попало только два, да и те почти сплошь в красной краске.

Он провел ладонью по подоконнику, сжал в комок свежий снег – приятно холодный, тающий в руке.